Галеева допрашивали?
— Галеева? А кто это? Вратарь?
— Да, он самый.
— Я лично — нет, не допрашивала.
— А стоило бы.
— Что ты имеешь в виду?
— Только учти: наш разговор — сугубо между нами, о'кей? Если что, я никаких показаний давать не буду. Ни под протокол, ни в суде — никак.
— Хорошо, — пожала плечами Варя, — ты же видишь, я ничего и не записываю. Так что ты там хотел рассказать про Галеева?
— Знаешь, был один случай… — доверительным тоном начал Нычкин. — В Португалии, перед тем, как мы с чемпионата домой уже уезжали… Мы тогда отвальную устроили. Пошли все вместе, Командой, в один кабачок. Ну и расслабились там, конечно. Крепко расслабились. Считай, практически всю ночь гудели.
— А как же тренер ваш? Не запрещал?
— Да что он нам, тренер!… Мы ж игры в сборной уже закончили, потом каникулы две недели. Да мы и по клубам разъезжались… Так что Старшой нам не препятствовал. Он даже с нами посидел. Ну, не всю ночь, конечно, а так, символически. Потом ушел, а мы знатно загужевались… Так я к чему?
— Ты о Галееве начал.
— Вот-вот. Он-то на этой тусовке круче всех перебрал. Ну и подсел ко мне. А он, хочу заметить, практически единственный из всех на чемпионате в одиночку был. Ни жены (он вообще не женат), ни подружки. Ну вот, Галеев и стал со мной разговоры разговаривать. Типа исповедоваться… Въезжаешь?
— Ну, типа, да, — в тон футболисту сказала, улыбнувшись, Варвара.
— Галеев, значит, подсел ко мне и говорит: «Ты вот, Нычкин, — говорит, — Кондакова не любишь». — «Да так, — отвечаю, — отношусь я к нему ин-диф-фер-рент-но». — «А я, — он говорит, — его ненавижу». Прошу заметить: Галеев тогда уже очень сильно пьяный был. А что, как известно, у пьяного на языке, то у трезвого на уме. Ну вот. «Я, — говорит он мне, — мечтаю ему все ноги переломать, чтобы он — Кондаков то есть — три года с постели встать не мог. А когда бы встал, чтоб никогда уже в футбол не смог играть и чтобы сдох, как собака, как бомж, нищий, под забором!» И такая, знаешь ли, ненависть у него в глазах — я прямо аж удивился. Такими глазами он на Кондакова нашего смотрел (а тот за соседним столиком в то время сидел) — как настоящий волк. Так и казалось: сейчас подойдет к нему и станет по морде бить…
Варя удивились:
— За что же он так на него?
Как только дело дошло до работы, до настоящей работы, с Варвары вся усталость куда-то слетела. И сразу стало интересно: а не врет ли Нычкин? И зачем он все это Варе рассказывает? Зачем закапывает Галеева? И правда ли то, о чем он вещает? Или он все это придумал? А если выдумал, то зачем и почему?
— А вот тут ты не торопись, — поднял указательный палец кверху Нычкин, — тут своя предыстория есть.
— Что еще за предыстория? — нахмурилась Варвара.
— Рассказываю. Однажды, это было еще до той пьянки, я к Галееву в номер зачем-то зашел. Это еще на прошлых сборах было. А он лежит на кровати и какую-то фотку рассматривает. И когда он меня увидел, чего-то вдруг засмущался, фотографию эту откинул, оборотной стороной на тумбочку положил — чтоб я, значит, изображение никак не разглядел. Я сразу подумал: чего он там такое может рассматривать, чего так смущается? Детскую порнушку, что ли? Или, может, гомиков? Очень мне интересно стало. Ну, я тогда с ним побазарил маленько, о чем хотел, а как стал уходить, так вроде споткнулся, тумбочку покачнул, фотография с нее и слетела. Тот кинулся, но фотку я первый поднял, а там знаешь кто?…
Нычкин сделал паузу.
«Господи, — мысленно поморщилась Варвара, — да говори же ты! Не много ли на меня одну этих забавников? Сначала Костик-следователь интриговал, паузы вешал, теперь вот этот…»
— Ну не томи! — рявкнула она. — Говори толком.
— А та-ам, — эпически протянул Нычкин, — на фо-о-ото была изображена Анжела Кондакова, ныне вдова. Красивая. И совершенно, абсолютно голая. Без единого предмета туалета, не считая гетр, стрингов и мяча.
— Ну и что? — пожала плечами Варя и усмехнулась, подначивая форварда. — Подумаешь, фото голой женщины. Ты сам, что ли, порнушку не рассматриваешь?
— Ты не понимаешь! — досадливо вскрикнул Нычкин. — Одно дело порнушка, а другое — жена друга! Совсем другое!
— Ну хорошо, — устало проговорила Варя, — я согласна. Жена друга — дело иное. Ну, предположим, рассматривал Галеев голую Анжелу. Можно подумать, ты этой фотографии не видел.
— Видел, конечно. Ее вся страна видела. На страницах «Молодежных вестей».
— Ну, и где же тут состав преступления?
— Минуточку, — воздел перст Нычкин, — а теперь возвращаемся к той пьянке-тусовке в Португалии.
— Ну возвращаемся, — устало поддакнула Варя.
— Там, на пьянке-отвальной, Галеев — я подчеркиваю, он сильно пьяный был — мне излил, значит, душу по поводу Кондакова и как он его ненавидит. А потом про то начал говорить, как он Анжелу Кондакову любит. Про то, что он бы ее хотел трахнуть (прошу прощения) прямо сейчас. И что он бы потом ее всю жизнь на руках носил, не то что муж, этот хрен с горы (опять прошу пардону, но это Галеева слова) — Кондаков.
— Мало ли чего человек спьяну не наболтает, — подначила его Варвара.
Своим явным недоверием к рассказу Нычкина она сознательно провоцировала его на дальнейшие откровения.
— Да?! — Нычкин поймался на удочку. — Знаешь, а ведь потом Галеев к столику пошел, где Анжела с Кондаковым сидели. И стал Анжелку приглашать на танец, хоть это таверна была, а не дискотека и никто там не танцевал, но музыка, конечно, играла. Анжелка удивилась, однако согласилась, встала. Поняла, наверное, что Галеев слишком пьяный, чтобы с ним спорить. Ну и Кондаков не стал возражать. Начали они с Галеевым между столиков топтаться, и смотрю я, Галеев ее зажимает. Все теснее ее жмет, теснее. Прямо-таки щупает и в ухо что-то шепчет. А потом Анжелка все-таки не выдержала, вырвалась от него и по лицу ему съездила. Тут и Кондаков к ним подскочил. Хотел на Галеева броситься. Ну, она, Анжелка, мужа своего успокоила, а Галеева послала куда подальше. На три буквы, буквально. Это все, кто в таверне был, слышали. А Галеев взял стакан с их стола и как грохнет, правда, не в Кондакова, а на пол. А потом развернулся, крикнул: «Сволочь ты, Кондаков! Ты скоро сдохнешь!» — и ушел. Это все видели и слышали, ты хоть кого спроси.
Нычкин откинулся в своем кресле, сладко потянулся, зевнул, а потом подытожил:
— Вот такая, блин, история.
Варвара машинально отбрила:
— Попрошу без «блинов», — и сосредоточенно кивнула: — Я поняла. Вот только другого понять не могу, — она пристально глянула на футболиста. — Зачем ты мне все это рассказал?
Центрфорвард пожал плечами:
— Исключительно ради справедливости.
— А зачем ты закопать Галеева хочешь? — прищурилась Варя.
— Да на фиг он мне нужен, его закапывать! — воскликнул Нычкин. — Просто рассказал тебе, и все. При чем здесь: «закапывать», «раскапывать»? Поможет это вашему следствию — хорошо. Не поможет — ну и пожалуйста. Мое дело сторона. Только еще раз официально заявляю: под протокол я это никогда и никому повторять не буду. Только тебе рассказал. За твои красивые глаза и неземную улыбку.
— Ладно, Василий, — устало сказала Варвара, — я поняла. Спасибо тебе. Это все?
— Нет, не все.
