только семь процентов?
— Официально — да, — усмехнулся Ботя. — Я бы и меньше в контракте написал — да просто неудобно.
— А сколько вы с меня возьмете комиссионных на самом деле?
— Немного, мой мальчик, немного. Пятнадцать процентов.
— И как это будет выглядеть? Семь процентов по контракту, а пятнадцать в реале — кто вам остальные-то деньги будет отдавать?
— Кто-кто, — проворчал агент. — Я тебя продам, допустим, за пять. (Миллионов долларов, естественно.) Значит, согласно нашему договору, получу за эту сделку триста пятьдесят тысяч. А потом от тебя лично возьму еще четыреста. Кэшем — то есть наличными.
— И где же я найду четыреста штук баксов? Да еще наличными?
— Я тебя уверяю: для игрока «основы» в «Челси» или «Валенсии» четыреста тысяч не проблема. Даже наличными.
Явился официант, принес для футболиста зеленый чай. Почтительно налил из чайничка в чашку.
— Притащи мне еще штрудель, — скомандовал ему Ботя.
— Не понимаю, — скорее для проформы проворчал юный форвард, когда официант отошел, — почему бы не написать в договоре все как есть?
— Чтоб я платил все налоги? — усмехнулся агент. — И спал спокойно?
— Да мне-то какая разница, какой процент в договоре, — вздохнул футболист. — По мне, чем меньше, тем лучше. Вы ведь рискуете, не я. А ну как сделка совершится, а я вам эти четыреста штук кэшем не отдам?
— Отдашь, мой дорогой, отдашь, — сыто произнес Ботя. — Мне все долги всегда отдают.
— А если все-таки кто-то НЕ отдает? — хитрым и острым глазом глянул на него футболист.
— А у тех, кто не отдает, — ответил ему тяжелым взглядом агент, — обычно бывают неприятности. Очень крупные неприятности.
— Какого рода? — усмехнулся игрок, испытующе глядя на Ботю исподлобья.
— Их в землю закапывают, — твердо проговорил толстяк. А потом расплылся в улыбке и добавил: — Шутка.
Протянул нападающему через стол авторучку «Монтетраппа» с золотым пером.
— Ты давай подписывай, подписывай.
Игрок вздохнул, взял ручку и стал подписывать контракт: каждую страницу, одну за одной…
Когда футболист выходил из ресторана, швейцар поклонился ему, вымолвил:
— Подождите, пожалуйста, одну минуточку, сейчас подгонят вашу машину. — А потом протянул игроку шариковую ручку и клочок бумаги: — А автограф можно у вас попросить? Для сына. Очень он за вас болеет.
Футболист довольно улыбнулся, а потом вывел на листочке размашистую подпись: «Кондаков».
…Вечером того же дня разговор агента с форвардом слушали двое. Столик в ресторане, за которым обычно решал свои дела Ботя, давно уже был оборудован «жучком».
— Вот ведь сволочь, — протянул первый слушавший, когда из магнитофона донесся скрип пера, которым форвард подписывал контракт.
— Ну надо же! — удивленно бросил второй. — Молодой гаденыш от нас уходит!
— Кто ему разрешил, твою-то мать?!
— Мамой клянусь, ему это с рук не сойдет! — в сердцах ударил кулаком о ладонь первый.
— Думаешь, с ним пора разобраться?
— Думаю, пора, — кивнул первый.
— Ты имеешь в виду Ботю?
— Какого, на хрен, Ботю?! С Кондаковым надо разобраться!
— Не жалко?
— Жалко — у пчелки! — яростно воскликнул первый. — А этот сученыш слишком уж наглым стал. Надо же: такой молодой — и такой наглый!
— А как ты его собираешься проучивать?
— Уж найдем способ, не беспокойся.
— Да я насчет способа и не беспокоюсь. Я о другом волнуюсь: как бы твои костоломы-головорезы не перестарались. А то получим вместо игрока, который пять «лимонов» стоит, инвалида. Или — вообще труп.
Ночь, когда убили центрфорварда Кондакова, подходила к концу. Небо чуть посинело. Ожидался рассвет — словно дополнительное время в затянувшемся, измотавшем все нервы матче…
«Порше», в котором ехали Опер и подозреваемый Карпов, подкатил к зданию базы. Следом подъехала милицейская «шестерка», которой управляла Варвара. После разговора на мосту «Порше», ведомое футболистом, лихо стартануло и совершенно без видимых усилий унеслось со скоростью сто шестьдесят. «И это Карпов еще не торопится. Машину бережет», — вздохнула-позавидовала Варя. Она закусила губу и устремилась в погоню: не в ее правилах было кому-то уступать! Даже в таких заведомо невыгодных для нее условиях. Милицейская «шестерка» выла, тряслась, гремела, мотылялась по мокрой дороге, но Варвара выжимала из развалины все возможное, все хорошее, доставшееся от далекого предка — «Фиата». В итоге на площадку перед корпусом она зарулила только на полминуты позже «Порше», и наградой ей стали недоуменно-восхищенный взгляд Карпова и усмешка Опера:
— Ну, Варвара, ты даешь!
Все вместе, втроем, они подошли ко входу в корпус, а на крыльце их уже встречал взволнованный следователь.
Пропустив Карпова вперед, он приблизился к Малюте и прошептал:
— Мы потеряли Анжелу.
— Какую, на хрен, Анжелу?! — непонимающе уставился на молодого Костика Опер.
— Кондакову.
— Кондакову?!
— Да, жену убитого. То есть вдову.
У Варвары похолодело под ложечкой: ей примнилось, что следак говорит о «потере» Анжелы в том смысле, в каком об этом говорят врачи. Что она тоже кем-то убита, что нашли ее труп и на их плечи падет еще одно расследование.
— То есть как это «потеряли»? — нахмурился Опер. Его мысли, похоже, развивались в том же направлении, что и у Вари.
— Ну, найти ее нигде не можем, — объяснил Костик.
— Ф-фу, умеешь же ты пугать, — буркнула Варя в сторону следака.
Опер подозвал покуривавшего на крыльце милиционера-сержанта и скомандовал ему, указав на Карпова, беспечно стоявшего на крыльце в сторонке:
— Давай проводи этого бегуна в столовую, ко всем прочим.
А сам повернулся в сторону Костика и нахмурился:
— Поясни-ка мне поподробнее про эту вновь испеченную вдову и где вы ее потеряли.
— Ну, я узнал телефон и позвонил Анжеле Кондаковой домой, в Питер. Подошла ее мать. Я спросил, где в данный момент находится ее доченька.
— Пять часов утра. Самое время для подобных звонков. Перепугал, наверно, старушку до смерти.
— Да маманя эта совсем не старушка! — оправдываясь, сказал Костик. — Скорее, молодушка. Ей лет сорок пять, судя по голосу, — не больше.
— Ну и как же ты эту молодушку успокоил? — Опер подмигнул Варваре и передразнил следака: — «Не беспокойтесь, мамаша, ваша дочка, кажется, жива. Во всяком случае, пока, в отличие от зятя».
