искусством? – озадаченно спросил он. – Конфискуют скульптуры… и отправляют их сюда, к нам?
Недвижно лежащий Никита зажмурился и тихо застонал. Сократыч поглядел на него с интересом.
– Не спешите стонать, Никита, – утешил он. – Предположение, конечно, остроумное, но не более того. Какое-то оно, знаете, больно уж простенькое… человеческое больно…
Пристально взглянул на авоську с капсулами, поколебался, не взять ли одну, потом перевел взгляд на голодающего – и решил воздержаться.
– Гораздо интереснее вторая версия, – бодро сообщил он. – Хозяева – негуманоиды. В этом случае перед нами опять возникают два варианта. Либо хозяева все-таки приверженцы абстрактного искусства, либо (и этот вариант мне как-то ближе)… либо они – реалисты! То есть камушки – это изваяния, изображающие наших с вами хозяев.
– Так они же все разные! – возмутился Ромка.
– Разумеется, – согласился дедок. – И это наводит на мысль, что постоянной формы хозяева не имеют. Как, скажем, амебы.
– Так они и по размеру разные!
– Ну, Ро-ома… – укоризненно молвил Сократыч. – Вашу статую тоже можно сделать и с палец размером, и с эту вот колонну… Хотя… – Он призадумался, прищурив глаз и закусив губу. – Знаете! А вполне возможно, что они ваяют самих себя именно в натуральную величину. То есть маленький камушек – это как бы портрет ребенка…
Никита скрипнул зубами. Сократыч испуганно замер.
– Слу-шай-те… – потрясение выдохнул он. – Так, может быть, еще проще?.. И это, кстати, не противоречит тому факту, что раньше камушки были помельче… Не монументализм, а просто акселерация!
– Дед! – приглушенно взвыл Василий.
– Сейчас объясню, – заторопился Сократыч. – Суть предположения такова: камушки – это не копии хозяев. Это оригиналы.
Он сделал паузу. Все, включая Никиту, смотрели на него, жалобно приоткрыв рты.
– Боже мой! – искренне огорчился дедок, видя такое непонимание. – Да все же просто! Камушки – это мумии усопших хозяев. Как бы окаменелости!
Ромка взвизгнул и захохотал, ударяя себя ладонью по худому узловатому колену. Никита вскочил.
– Да что же это такое?! – плачуще выкрикнул он. – Дайте спокойно умереть с голоду…
Смех оборвался. Никита упер подбородок в грудь и, немилосердно косолапя, устремился вдоль стены. Простынка на спине и на заднице Кляпова была почти уже насквозь проедена жадным мелкогубчатым покрытием. Дошел до угла – и канул.
Несколько секунд никто не мог выговорить ни слова.
– Слушай, дед! – повернулся наконец Василий к Сократычу. – Ну ты хоть соображай, что говоришь! Видишь же – интеллигент. Так с ним помягче надо, побережнее… А ты! Я не знаю… Меня и то замутило, когда ты про покойников начал! Ты из нас-то могильных червей – не надо, не делай… Обидно, знаешь…
Он засопел и хмуро глянул на золотистый выступ, за которым скрылся Никита.
– Догнать? – предложил Ромка.
– Да ладно… – буркнул Василий. – Все равно он сейчас ничего слушать не будет… Сколько он уже голодает? Часа три? Вот пусть пару деньков помается, а там посмотрим…
– Н-да… – печально молвил Сократыч. – Конечно, Василий, вы правы… И, главное, убежал-то зря! Ни к черту ведь версия-то! – Хрупкая старческая ладошка взмыла в направлении гряды довольно мелких глыб. – Не может же у них быть, в самом деле, такой детской смертности…
Бочком подобрался взъерошенный Телескоп, о котором в пылу разговора забыли напрочь, и первым делом стянул из сетки тюбик. Все это время он ошивался поблизости, сердито чирикая и выжидая, когда наконец Никита уйдет. Вот дождался…
– И вообще, – расстроенно сказал Василий. – Даже если статуи… Чего их ломать, спрашивается?
– Бракованные, – предположил Ромка.
– Хм… – задумчиво молвил Сократыч, как бы машинально извлекая капсулу из авоськи. – Вы полагаете? А ведь вполне вероятно. Помните, когда-то в продажу поступали бракованные стаканы из напряженного стекла? Чуть дотронешься – стакан вдребезги… Так что, знаете, Рома… Весьма, весьма возможно, что так называемая напряженка в камушках – это тот же брак… И, обратите внимание, как сразу увязываются все концы с концами! Брак – стало быть, надо уничтожить. Произведение искусства – стало быть, уничтожать нельзя. Единственный выход: пригласить существо без моральных запретов, и оно мигом все расколотит, даже не задумываясь… Хотя… При их технологическом уровне – и такой процент брака?..
Сократыч с задумчивым видом отбросил оболочку. Василий вздохнул и тоже взял капсулу. Ромка подтянул сетку поближе и долго ворошил тюбики пальцем, выбирая нечто особенное.
Из-за противоположной опоры, воинственно размахивая пластиковым мешком, вылетела растрепанная деловитая Клавка. В мешке погромыхивало что-то железное. Поравнявшись с закусывающими, правдоискательница вдруг остолбенела и уставилась на них в злобном изумлении.
– Совсем обнаглели! Ну ни стыда, ни совести!
Плюнула и пошла дальше.
Трое переглянулись недоуменно и наконец сообразили поднять глаза на стену. Там, приблизительно на высоте человеческого роста, красовалась нервной рукой выбитая надпись: «Это – голодовка!»
– Слушай, уйдем отсюда на фиг! – взвился Ромка. – Позориться еще…
Они подхватили пожитки и перешли на другую сторону, где теснились некрупные глыбы. Одну из них, приземистую и плоскую, использовали вместо скамьи.
– Слышь, дед, – сказал Ромка, ухмыльнувшись. – Вот тебе еще одна гипотеза. Колонны видишь? Ну вот, это и есть хозяева!
Сильного впечатления Ромкина шутка на Сократыча не произвела.
– Как ни странно, Рома, – ответил он, смакуя глоток за глотком содержимое нежно-лимонной капсулы, – когда-то я вполне серьезно рассматривал такую возможность…
– Да ладно вам чепуху-то молоть, – нахмурился Василий. – Мы ж в них живем, в колоннах!
– А вот это возражение как раз неубедительно, – заметил дедок. – В человеке тоже много чего живет. Аскариды, цепни…
Василий поперхнулся.
– Знаешь, Сократыч! – сказал он, прокашлявшись. – Я смотрю, у тебя прямо страсть какая-то людей унижать. То с кошками сравнишь, то…
– Василий, – ласково улыбнулся в ответ дедок Сократыч. – Успокойтесь. Эта гипотеза тоже критики не выдержала. Хотя было время, когда она казалась мне довольно убедительной…
– Чего ж в ней убедительного? – не понял Ромка. – Мы ж им то кабель оторвем, то трубу ошкурим…
– То есть причиняем вред? – уточнил дедок. – Ну а разве человек подчас не вредит своему здоровью? Причем делает это со вкусом, с удовольствием! Курит, пьет…
Ромка засмеялся.
– Это мы, значит, отрываем им кабель, а они кайф ловят?
– Айф! – тихонько чивикнул из-за камня Телескоп, не иначе, чтобы лучше запомнить новое слово.
– Н-ну… Примерно так. Однако, повторяю, от этой версии я уже давно отказался.
– Теоретики… – проворчал Василий. – Дом как дом. Дверь есть? Есть. Значит, дом…
– Под дверью, я так понимаю, Василий, вы имели в виду скок?
– А то что же!
