– Так вот, возможно, вы этого еще не знаете, но у Маши Однорукой дома целых два скока. Да-да, два входа и два выхода! И напрашивается мысль: если есть колонна с двумя скоками, то где-то найдется колонна вообще без скока… Колонна, попасть в которую невозможно никоим образом. Мне вот, например, кажется, что скоки возникают как побочный эффект работы этих… – Сократыч широким жестом обвел золотистые побледневшие под вечер громады, – …ну, скажем, кабелей.
– Ни хрена себе кабели! – возразил Василий. – В кабелях разве живут?
– Позвольте-позвольте! – в свою очередь возразил Сократыч. – Возьмем трубы или, скажем, открытую электропроводку. Там зачастую селятся… Да те же тараканы!
Василий гневно раздул ноздри. Мало ему кошек и аскарид – теперь еще и тараканы, которых он всю жизнь терпеть не мог!
Но, к сожалению, Сократыч не видел в этот миг лица собеседника. Похоже, дедка опять осенило.
– Вот ведь странно… – задумчиво молвил он. – Раньше я как-то над этим никогда не задумывался. Ведь летающие блюдца до сих пор не завезли сюда ни одного иностранца. Обратите внимание – одни русские…
Василий встал. Лицо его было страшно,
– Знаешь, дед! – проскрежетал он со всей прямотой. – Мне иногда тоже хочется тебе одним ударом все зубы выбить!
Повернулся и пошел. Растерянно щебечущий Телескоп пустился следом.
– Ну вот… – уныло молвил поникший дедок Сократыч. – И не дослушал, главное… Я ведь к чему вел-то? Что мирков таких, наверное, несколько, и хозяева, видимо, подбирают для каждого людей одной национальности… Для простоты общения…
Ромка веселился от души.
– Да ну его! – сказал он. – Давай, дед, гони дальше. С тобой хоть не соскучишься… – С печальной улыбкой дедок Сократыч слез с глыбы.
– Нет, знаете, Рома… – удрученно молвил он. – Вы уж не обижайтесь, но я лучше пойду. Все-таки что ни говорите, а замолчать вовремя – это великое искусство…
Глава 21
Голодали, как гидальго.
Дождавшись ночи, Никита Кляпов вновь перебрался под выбитую им надпись. Проулки наполнил прозрачный сумрак. Мерцало гладкое серое покрытие, похожее на небывало чистый и ровный асфальт. Колоссальные, как айсберги, опоры были, казалось, слабо подсвечены изнутри. Несколько раз округлыми сгустками мрака к Никите подкатывались надзорки и, изучив босые косолапые ступни, отъезжали. Надо понимать, криминала в голодовке не было…
Желудок помаленьку сокращался Ощущение – болезненное, но, постоянно недоедая, Кляпов привык к вечному чувству легкого голода, как, наверное, привыкают к ломоте в суставах. Только вот лежать без движения обернулось для Никиты удивительно трудным занятием. Руки откровенно и бесстыдно тосковали по ломику. Так и подмывало встать да разбить пару глыб. «Привык… – с горечью мыслил Никита. – Интересно, у отставных палачей – то же самое? Дремлет небось в кресле, а сам тоскует; заняться бы делом, намылить веревку…»
Спать не хотелось. Да оно и к лучшему. Сны Никиту в последнее время одолевали дурные. Лучше уж полежать, подумать…
Улицу стремительно и бесшумно пересекла наискосок косматая пыльно-серая тень. Приостановилась, просияла парой совиных глаз и попятилась, прижимая к груди что-то блеснувшее металлом. Веки Никиты были полуприкрыты, и зверек, должно быть, счел его спящим. Любопытство одолело, и лупоглазый стал подбираться поближе к прилегшему у стены человеку. Никита слегка приподнял голову. Зверек замер. Сокровище, прижимаемое к пушистой шерстке, имело вид толстого хромированного крюка сантиметров пятнадцать длиной.
– Зой? – печально осведомился Никита, глядя на железку.
Телескоп воровато оглянулся и пододвинулся почти вплотную.
– Зой! – тихонько свистнул он по секрету.
– Такой симпатичный… – устало упрекнул его Кляпов. – А воруешь…
Телескоп взъерошил шерстку и толкнул Никиту в лодыжку кончиками розовых пальчиков.
– Сьо зой! – сообщил он, возбужденно указывая куда-то краденой деталью. – Сли!
– Не понимаю… – сказал Никита, закрывая глаза. Телескоп не унимался.
– Зой! Сьо зой! Сли! Зьом!
– В сообщники, что ли, зовешь? – Никита безнадежно усмехнулся. – Нет, Телескоп, ты уж как-нибудь без меня…
Тот уставил на него недоуменные зыркалы.
– Тьок! – осуждающе чирикнул он – и канул в прозрачных сумерках.
Было очень тихо. Таинственно мерцали айсберги опор. Потом где-то неподалеку раздался хруст удара, и Никита снова приподнял голову. Кто-то что-то ломал. Даже ночью. Представилось вдруг, что это оголодавший без ежедневного приношения Крест вышел тайком разбить пару глыб – и злорадная улыбка коснулась пересохших уст Никиты Кляпова. Крест был теперь над ним не властен. Над ним никто уже был не властен. Даже хозяева…
Однако следует сказать, что удары были какие-то необычные. Не слышалось, к примеру, выстрелов лопающейся глыбы, металл звякал о металл, а в промежутках раздавались знакомый рыхлый хруст и шорох, словно от оползающего по склону песка. Долбили стену… Странно. Никита приподнялся на локте и повернул голову. Причем где-то совсем рядом долбили – видимо, неподалеку от завалинки Леши Баптиста… Пойти взглянуть? Никита подумал и вновь опустился на покрытие. «Меня это не должно волновать, – надменно напомнил он себе. – Меня уже ничего не должно волновать…»
Хрустящие удары слышались довольно долго, потом смолкли. Никита задремывал и тут же, вздрогнув, просыпался. Стоило закрыть глаза – начинались прежние ночные кошмары… Где-то он читал или слышал историю о том, как старую прачку спросили, что ей снится. И та со вздохом ответила: «Стираю…» Прачка во сне стирала. Никита – ломал.
Наконец он вздохнул, сел и, упершись ладонями в покрытие, перенес крестец ближе к стенке. Привалился спиной и недовольно оглядел окрестности. Располагавшиеся слева от него пять колонн и впрямь складывались в некое подобие улицы, и в конце ее Кляпов уловил некое движение. Всмотрелся. Там, вяло переставляя ноги, брела понурая и долговязая человеческая фигурка, причем направлялась она именно в сторону Никиты.
«Ночная жизнь… – подумалось ему. – Вот уж не предполагал, что здесь по ночам так людно…»
Фигурка тем временем приблизилась, и Никита узнал Ромку. Молодой человек брел, недоуменно озираясь, словно, попав за полночь в незнакомый район, высматривал телефон-автомат. Потом безрадостный взгляд его упал на Кляпова. Ромка остановился, подумал. Потом подошел и сел рядом. Подтянул колени к груди и обхватил их длинными, как плети, руками.
Оба долго молчали. Наконец Ромка хмуро спросил:
– Ты это… До смерти решил голодать или как? Никита не ответил. Ромка вздохнул.
– Мне, что ли, тоже с тобой голодовку объявить? – Шлвил он с тоской в голосе.
Кляпов удивленно повернул к нему голову.
– А вам-то с чего? – неприязненно осведомился он.
Ромка уныло боднул колени.
