— Привет, Боб? Это Роберт Макконнелл?
— Это. Кристал Фаони… Кристал Фаони. Вчера вечером мы сидели за одним столом. Я — та, что побольше, в цветастой палатке… Да, Фредди — потрясающая женщина. Фредерика Эрбатнот. А вторая — я, чтобы оглядеть которую, нужно в два раза больше времени…
— Знаете, Боб, я в восторге от ваших статей. Не пропускаю ни одной… Да, утреннюю тоже прочла. Об убийстве Уолтера Марча. Вы упомянули в ней Флетчеpa, так? Ирвина Флетчера. Я работала с ним в одной газете. В Чикаго. Приложили вы его крепко. Насчет того, что он фигурировал в двух судебных процессах и едва избежал обвинительного приговора… и к тому же работал у Марча… Я могу вам кое-что рассказать о Флетче… Ценная ли информация? Ну конечно, дорогой… Очень забавная история… В Чикаго был один парень, которого Флетч терпеть не мог. Отъявленный подонок, звали его Апси… сутенер с целой конюшней проституток, все молоденькие, четырнадцати, пятнадцати, шестнадцати лет. Он подбирал их на автовокзале, едва они сходили с автобуса, обламывал в тот же день, да умудрялся уже вечером выпускать на улицу.
Как только они выходили в тираж, ну, вы понимаете, на них уже никто не смотрел, а обычно такое случалось через несколько месяцев, этих девчушек находили мертвыми в темных переулках, смерть наступала от злоупотребления наркотиками, или они попадали под машину.
Апси работал по-крупному. Быстрая смена девушек не позволяла собрать достаточно улик. Более того, получаемого дохода с лихвой хватало для подкупа полиции.
Скользкий был тип.
Флетч хотел выставить его напоказ. Для этого требовались детали. Весомые улики.
Разумеется, рассчитывать на содействие полиции не приходилось. И в редакции его идею встретили более чем прохладно. Подумаешь, какой-то сутенер, сказали ему в директорате. Не стоит тратить на него место. Типичная ситуация.
Да и Флетч во многом играл не по правилам. Каждый раз, когда ему удавалось войти в доверие к девушке и получить компроментирующие Апси показания, его начинали терзать сомнения. А имеет ли он право втягивать ее в это дело. Газеты, телевидение, суд, который может затянуться на долгие месяцы. Апси уже исковеркал судьбу девушке. Он, по существу, собирался сделать то же самое, хоть и иным способом. Девушки-то были такие молоденькие, Боб…
Короче, добыв нужные ему сведения, Флетч не садился за пишущую машинку, но отводил девушку в агентство социальной защиты, в больницу, а то и просто сажал на автобус до ее родного городка. Так он поступил с шестью, может, с восемью девушками.
Апси, разумеется, рассердился. Он-то понимал, что Флетч ничего не напечатает, не имея поддержки ни полиции, ни директората, но его бесило, что благодаря Флетчу девушки выходят из оборота, не выработав ресурс. Грех, конечно, говорить так о людях, но очень уж доходчивое сравнение.
Вы меня понимаете, не так ли?
Короче, Апси посылает пару громил, они находят Флетча, вытаскивают из машины, а машина у него была отличная, темно-зеленый «фиат» с откидным верхом, отводят в сторону, заламывают руки за спину, достают фитиль, один конец суют в бак, второй поджигают и вместе с Флетчем смотрят, как машина от взрыва разлетается на куски.
А потом говорят: «Апси нервничает. В следующий раз один конец вставят тебе в зад, так что можешь представить себе, что из этого выйдет».
И следующим вечером, аккурат в субботу, уже Флетч подстерегает Апси, когда тот вылезает из автомобиля, подходит к нему, улыбаясь во весь рот, протягивает руку и говорит: «Апси, я извиняюсь. Давай выпьем. Позволь мне угостить тебя». И тому подобное. Апси сначала держится настороже, но потом приходит к выводу, что Флетч струсил. Собственно, он привык, что люди его бояться, а тут подворачивается возможность заиметь ручного репортера…
Апси позволяет Флетчу увлечь его в ближайший бар, тот покупает сутенеру виски, пытается объяснить, что просто выполнял свою работу, но директорату на все начхать, даже если его найдут мертвым на тротуаре.
Флетч принес с собой маленькую таблетку, его снабдила одна из девчушек Апси и, когда последний расслабился и даже, расчувствовавшись, начал рассказывать о том, что в девять лет продавал газеты в Саут-Сайд, бросил ее в бокал Апси.
Несколько минут спустя Апси ведет вбок, так что Флетч едва успевает подхватить ничего не соображающего сутенера и вывести из бара. Он усаживает Апси на место пассажира в его же машине, сам садится за руль и едет в известную ему англиканскую церковь, зная, как войти в нее глубокой ночью. Заводит Апси в церковь, усаживает в проходе, где тот и отключается.
Флетч раздевает лежащего на полу Апси догола.
Затем укладывает на спину, в чем мать родила, и привязывает за лодыжки и кисти к ножкам скамей последних рядов… все это в темноте.
Достает моток тонкой проволоки, обматывает один конец вокруг мошонки и пениса Апси, а второй, предварительно натянув проволоку, привязывает к огромной бронзовой ручке тяжеленной входной двери. Ее обрамляют бархатные гардины, а сама дверь из мореного дуба.
Убеждается, что проволока не провисает, ноги и руки Апси надежно привязаны, идет к алтарю, а Апси, как вы должно быть уже поняли, лежит распластанный ногами к двери, и садится на кресло епископа, так что он видит Апси, а тот его — нет.
По прошествии какого-то времени Апси приходит в себя и начинает стонать, наверное, испытывая какие-то неприятные ощущения. Пытается перевернуться и обнаруживает, что привязан в четырех местах. Тут он уже оклемался окончательно, дергает за веревки, поднимает голову, понимает, наконец, что привязан и в пятом месте.
Рассвет еще не наступил, поэтому видно плохо и едва ли он осознает, где находится, а потому прекращает попытки освободиться и спокойно лежит, все еще под действием выпивки и наркотика, дожидаясь восхода солнца.
Вы знаете, какие в церквях красивые витражи, из цветного стекла, синего, желтого, красного. Вот уже в падающем через них свете засверкала проволока. Апси поднимает голову, насколько возможно, чтобы посмотреть, куда же уходит второй ее конец.
В церкви становится все светлее, вот появились очертания гардин, затем двери и, наконец, блеснула и большая бронзовая ручка. Даже Флетч видит ее от алтаря, как и натянутую проволоку, от мошонки Апси до ручки двери, весящей не меньше тонны.
Видит проволоку и Апси, смекает, что это означает, начинает дергаться, в тщетной надежде освободиться от веревок.
Но поначалу он не осознает до конца, что его ждет, что ему уготовано, и прозревает лишь в тот момент, когда слышит плывущий над Чикаго колокольный звон. Тут он начинает кричать: «О, нет! О, Боже! О, нет!»
Он вспоминает, что наступило воскресное утро и вот-вот, может чуть раньше, может, позже, тяжелая дубовая дверь откроется, чтобы впустить прихожан, спешащих к мессе.
Мужество окончательно покидает Апси. Он обделывается, прямо на полу церкви, словно скунс, выпускающий зловонное облако в минуту опасности. Он лежит в собственном дерьме, которое все валит и валит из него. Он потеет, дрожит всем телом, рвется из веревок.
Он знает, что произойдет, когда распахнется дубовая дверь.
А я упомянула, что ко всему прочему, он и кричит? Кричит во весь голос. Поначалу: «Помогите! Помогите!» А церковь каменная, с массивными стенами, превосходной акустикой. Потом приходит черед ругательствам, за веревки он дергает так сильно, что сдирает кожу, лодыжки и кисти начинают кровоточить. Крики сменяются всхлипываниями. «Я этого не заслужил, не заслужил», — стенает Апси. Выворачивает голову к алтарю: «Господи, прости меня! Прости!»
Флетч выбрал особую церковь, в которой служба начиналась в одиннадцать утра. Позже, чем в большинстве других церквей. И всякий раз, когда звонит колокол очередной церкви, Апси еще сильнее бьется в связывающих его веревках, которые уже прорезали его плоть до костей.
Он даже начинает рвать зубами левую руку, думая, что сможет откусить ее, но оставляет это занятие, осознав, что с откушенной рукой все равно не сможет развязать остальные веревки. Это ясно, не
