Она улыбнулась Флетчу.
— Я поеду с тобой, — вызвался он.
— Извините, но вы никуда не поедете, — пресекла его порыв Роз Начман. — В вертолете для вас места нет.
Сержант Хеннингс взял Мокси под локоток и увлек к двери. Мокси оглянулась.
— Эй, Флетч? Ты так и не сказал мне, почему этот дом называется Голубым?
Начман глянула на потолок.
— Раньше тут был бордель.
— Правда? — удивился Флетч. — Не знал.
Джефф Маккензи прошел мимо него к лестнице, буркнув на ходу: «Спасибо, приятель».
С крыльца Флетч наблюдал, как Мокси усаживают в патрульную машину. Чиф Начман села рядом с ней на заднее сидение.
Машина плавно набрала скорость.
Он смотрел на то место, где только что стояла машина. Перед ним проплывали образы Мокси. На берегу… на улице… в классной комнате… в театре… в спальне… с наручниками на руках.
На крыльцо вышла миссис Лопес.
— Не хотите ли чего, мистер Флетчер? Принести вам выпить?
— Яблочный сок.
— У нас нет яблочного сока.
Флетч резко повернулся к ней.
— У вас нет яблочного сока?
— И никогда не было. Кому он нужен в стране апельсинового сока?
Флетч молча смотрел на нее.
— Хотите, я добавлю в апельсиновый сок пару капель рома?
— Извините, — Флетч оставил миссис Лопес на крыльце, а сам направился на второй этаж.
Глава 37
Флетч постучал в дверь комнаты Фредерика Муни и вошел, не дожидаясь приглашения.
Муни сидел в кресле, сложив руки на коленях и молча смотрел на Флетча.
— Давно вы не пьете? — спросил Флетч.
— Больше трех лет.
Дорожная сумка стояла на полу у кровати. Флетч наклонился, достал одну из бутылок. Выдернул пробку, понюхал содержимое.
— Яблочного сока в большинстве баров не найти, — пояснил Муни.
Флетч поставил бутылку на комод.
— Вы потрясающий актер.
— По-моему, вы и так это знали, — Муни уселся поудобнее. — Конечно, у меня было преимущество. Если к кому-либо приклеили ярлык «пьяница», так уж до самой смерти.
— Мокси сказала, что вы были пьяны, когда она приехала в свою квартиру в Нью-Йорке.
— Я просто создал соответствующую обстановку, понимая, что она обязательно заявится. Пустые бутылки, грязные, липкие стаканы…
— Но почему?
— Я хотел видеть ее, сам оставаясь невидимым. От трезвого Фредерика Муни она отгородилась бы стеной. Я слишком долго не подпускал ее к себе. А потому и она бы держалась со мной чисто формально. Вот я и решил, что лучше всего прикинуться беспросветным пьяницей. Перед таким отцом Мерилин будет держаться естественно. И за последние несколько недель я узнал, какая у меня чудесная дочь.
— Но она вас так и не узнала.
— Это неважно.
— Значит, находясь в нью-йоркской квартире, вы все выяснили. Насчет Питермана…
— Конечно. Я даже прочел сценарий «Безумия летней ночи». Я понял, что происходит. Видите ли, Флетч… — Флетч в изумлении уставился на него. Он не мог осознать величия сидящего перед ним гения. Питерман, Питеркин, Питерсон, Паттерсон, как только не обращался к нему Фредерик Муни, прекрасно зная, как его зовут. — …Когда мне было чуть больше двадцати, меня чуть не погубил один из таких вот шарлатанов-менеджеров. Пять лет меня таскали по судам. А ведь я доверял этому человеку, как самому себе. Я не мог спать, не мог работать, чувствовал себя таким слабым, таким беззащитным. А слабому и беззащитному совсем не до творчества. Должен быть какой-то закон, защищающий артистов, художников, поэтов. Таких, как я, не так уж много, жизнь наша коротка, энергия ограничена. И мы не можем растрачивать ее на адвокатов, играющих в свои бумажные игры. Нечто похожее повторилось и когда мне было около сорока. Если б я знал тогда то, что мне известно теперь… наверное, я убил бы человека, который пытался оторвать меня от дела.
— Вместо этого вы убили Питермана.
— Как отец, я сделал для Мокси не так уж и много. Я не хотел, чтобы ее таскали по судам, унижали, выставляли круглой дурой, мешали работать, пережевывали подробности ее личной жизни. Я пытался оградить ее от всего этого.
— Как вам это удалось?
— Я — актер. Который может сыграть любую роль.
— Вы можете скакать на лошади, как индеец, и управляться с пистолетом, словно он — продолжение вашей руки…
— Вы слышали мою лекцию в «Грязном Гарри», — взгляд Муни скользнул по вершинам пальм за окном. — Я всегда был хорошим учеником.
— Только что, когда они уводили Мокси, мне вспомнился ее рассказ о том, что в молодости вы даже работали в цирке, участвовали в номере с метанием ножа. И только после этого до меня дошло, что за бутылки из-под яблочного сока нес в мусорном ведре Лопес.
— Просто удивительно, с какой быстротой возвращаются прежние навыки, если бросаешь пить, — улыбнулся Муни. — Надо сказать, что я никогда не налегал на спиртное. Образ пьяницы я создавал специально. Чтобы публика гадала, пьян ли я в стельку или смогу доиграть спектакль до конца. Кажется, Кин[43] использовал тот же трюк. Это про него говорили: «Сам он не мог так блестяще сыграть, но в него вселился какой-то бог». Так что интерес к моему «Гамлету» или «Королю Лиру» со временем не угасал, а только рос. Поверьте мне, возлюбленный и друг моей дочери, сильно пьющий актер не смог бы делать то, что делал я. И уж конечно, я не снялся в двадцати или тридцати фильмах, не отдавая себе отчета в происходящем. Но люди готовы поверить всему…
— Мистер Муни, как вы сумели его убить? Везде же стояли камеры.
— Я превратился в мусорщика. Лохмотья, растрепанные волосы, борода. Есть такие личности, слоняющиеся по съемочной площадке, подбирающие с песка где банку изпод пива, где пустую пачку сигарет. Эдит Хоуэлл попросила меня вынести из ее трейлера ведро с мусором. Не попросила, потребовала. Назвала старым бездельником, потому что я еле двигался, волоча ноги. На леди она не тянет, эта Эдит Хоуэлл.
— Она положила глаз на ваши миллионы.
— Она не могла смотреть, куда следует, и на сцене. Буквально сводила меня с ума, когда мы играли «Пора, господа, пора».
— И у вас есть миллионы долларов?
— Конечно.
— Много миллионов?
— Почему нет? Профессия актера приносит немалый доход. Не щадя себя, я работал всю жизнь, и за мой труд мне хорошо платили. Вкуса к дорогим покупкам я не приобрел. Жил, в основном, в отелях.
— Мокси полагает, что вы разорены.
