Денис тяжко вздохнул. Отвечать не хотелось. Появилось желание послать Лизу ко всем чертям подальше. Он посмотрел на часы и наигранно покачал головой:
— Извини, Лизунчик, опаздываю на работу. Все было очень вкусно.
— А гренки? — спросила жена. — Сегодня они получились в самый раз, как ты любишь.
— Да, конечно, гренки были в самый раз, — машинально повторил за женой Денис, занятый другими мыслями. Ему во что бы то ни стало нужно узнать, кто был вчера со Светланой, и найти того коротышку-гнома. Воспоминания о вчерашнем вечере всколыхнули грудь, и Денис задышал неровно.
Когда он пришел в сознание, первое, что увидел, — это милицейскую фуражку. Потом услышал незнакомый женский голос, который неподдельно сокрушался:
— Это солнечный удар. Бедняга так неожиданно повалился!~
Милиционер недоверчиво посмотрел на уходящее за 24-й участок солнце, потом на сочувствующую даму. Та продолжала скорбеть:
— Он такой полнокровный!
— Это правда? — подозрительно спросил милиционер, внимательно заглядывая в мутные глаза Дениса.
— Да, — согласился он. — Я — полнокровный.
— Вы уверены, что не хотите сделать никакого заявления?
— Уверен.
И быстро поднялся на ноги.
— Дело ваше, — ответил сержант и крикнул напарнику у машины: — Все в порядке. Передай, чтобы «Скорая» возвращалась. — Он усмехнулся, снова переключаясь на пострадавшего. — А вам я бы посоветовал не выходить из дома без головного убора.
Денис, садясь в свою машину, сгорал со стыда.
— Дорогой, ты забыл поцеловать меня, — услышал он капризный голос своей жены. — И пожалуйста, будь осторожен с гидрантами. Не повреди себе другую щеку.
«Идиотка!» Денис лучезарно улыбнулся жене, поцеловал ее и вышел из дома: не теряя времени он сделает «рабочий» визит Светлане Турчиной прямо в ее офисе.
Усевшись за руль, на переднем кресле пассажира он увидел аудиокассету фирмы «Максел», — не его кассета, он пользовался пленкой Тэ-Дэ-Ка. Нутром чуя неприятность, Денис включил магнитолу и вставил кассету.
Сначала он услышал густой мужской смех, показавшийся ему очень знакомым. Дальше~
Свой голос он узнал с трудом, так как на слух собственный голос воспринимается непривычно, даже как-то отчужденно, есть в нем всегда что-то неприятное, неродное, но вот Лиза узнает родные интонации сразу.
' — Конечно, дорогая, я немедленно уберусь отсюда, но прежде ты ответишь мне за оскорбления и попросишь прощения.
— Пожалуйста~ Денис, я прошу у тебя прощения. Я грубо разговаривала с тобой. А теперь уходи.
— Мне помнится, ты назвала меня козлом. В постели ты мне такого не говорила~'
— Подонок! — Денис ударил кулаком по клавишам магнитофона, на глаза навернулись слезы обиды. — Все подонки!
Он завел двигатель и рванул с места. Он ехал на работу.
Малыш проводил его до металлических ворот пожарной части и развернул свою субмарину на широкой асфальтированной площадке. Он тоже спешил на работу.
Маленькое детективное агентство не баловало своих клиентов широким спектром профессиональных приемов, но работало солидно, с подстраховкой. Пожалуй, Мельник не ошибся в выборе.
Игорь Развеев пошел тем же путем, что и Павел Мельник. И так же, как журналист, был один. Но цели у них были разные.
Прошел месяц с того ужасного дня, который Развеев будет помнить всю жизнь. Андрей Белуха был прав, наркоман узнал, что такое настоящий страх; а его приятель Ложкин познал больше. Что он чувствовал, какую боль, когда сердце в его груди разорвалось от страха?~
Руки Развеева до сих пор подрагивали, под глазом навсегда прижился нервный тик. Игорь две недели не выходил из дома, забыл о наркотиках. Ломка в сочетании со страхом довела его до полного исступления. Первые дни он ползком добирался до туалета, ему все время казалось, что он продвигается по тесному вольеру, со всех сторон на него давят прутья клетки.
Галлюцинации полностью подавили наркомана, он явственно ощущал себя затравленным, обреченным животным, и впереди даже не казнь — он так и не смог подобрать определения тому, от чего находился на волосок.
Первую неделю после освобождения в своих видениях он был животным. Вторую неделю — сравнивал себя с бессловесными тварями. В третью — отделился от них крупноячеистой решеткой. Но когда оглянулся, понял, что сам из вольера так и не выбрался. Освобождения не пришло. И сравнение осталось: он ничуть не лучше животных — кошек и собак, по соседству с которыми провел ужасную ночь. Может быть, хуже.
Воспаленный мозг наркомана постоянно находился в работе — и когда забывался в тяжелом сне, и когда бодрствовал. На какое-то время он перестал быть Игорем Развеевым и просто человеком, стал человеческой особью. И к нему пришло некое знание: он стоит на самой последней ступени, выше него обезьяны, кошки, собаки, кролики. Подняться до них ему мешал разум.
Развеев жалел себя, захлебывался от гнетущей тоски, мешал сам себе, бросался абсурдными мыслями: нужно остаться человеком. Для него это определение стало абсурдным.
Его мог понять Леня Ложкин, но он мертв. Могли понять кошки, в невозможных условиях вскармливающие котят. Но их тоже нет. А если б были? Понять поймут, но ничего не скажут. Бессловесные твари.
За этот месяц Развеев сумел купить только три дозы героина. Ему пришлось кое-что продать из дома.
Наркоман пошел тем же путем, что и журналист. Однако знал, что придорожная закусочная напрямую связана со зверофермой. Он нашел другой путь — через дачный массив, а дальше лесом. Машину он оставлял у небольшого озера, и его путь пешком до фермы составлял около трех километров.
И его не интересовал Алберт Ли и его эксперименты, о которых он не имел ни малейшего представления. Ему нужен был высокий импозантный человек, заманивший его в западню.
Развеев много чего прощал в этой жизни, были и предательства, измены, но то, что произошло с ним, не имело названия, не поддавалось никакому определению. Какая-то дикая смесь. Ломки, страх, галлюцинации, близость сумасшествия — все это сильно, глубоко, в какой-то степени понятно и даже переживаемо. Клетка в ангаре, ошейник с цепью, раскаленные щипцы — это все объяснимо, реально. Но вот один момент, пожалуй, самый жуткий, перед ним меркли все страхи: он падает на скользкий от испражнений пол, хватается рукой за металлические прутья, за ним закрывается дверь, он — в клетке. Этот момент, очень короткий, превзошел все остальное, которое, казалось, равно вечности. Но оказывается, один миг может затмить собой и целую вечность.
Страшно~
Непостижимо~
И вот за этот миг — необъяснимый, не имеющий временных границ — и должен поплатиться высокий импозантный человек. Он — никто Развееву, но сотворил с ним такое, что можно ждать вечно, но отплатить тем же.
И это не было навязчивой идеей. Тому простое объяснение: слова, сказанные высоким человеком в носовой платок: «Вот этот человек подсел ко мне в машину» — и словно ответ другого: «Завтра вы узнаете, что такое настоящий страх».
Простые вроде бы слова, и сказаны ненавязчиво. Но и для Развеева они также послужили ответом — уже потом, когда прошел с того дня месяц, когда остальные чувства притупились, зарубцевались, кроме одного, того, первого ощущения гнетущей пустоты, ДЫРЫ, вокруг которой — НИЧЕГО.
