По другую его сторону, совсем рядом, полусогнувшись, сжимая в длинной руке толстый металлический стержень, стоял лысый, безбровый мужик с низким лбом, от-топыренными мясистыми ушами и совершенно безумными выпученными крас-ными глазами. Одет он был лишь в широкие штаны. Его левую щеку пересекала оставленная бритвенным ножи-ком неглубокая рана, из которой сочилась густо-вишневая кровь, какой не могло быть у обычного человека.
Незнакомец поднял голову, и красные глаза встретились с моими. Оскалившись, он ринулся в обход «микроскопа», но именно этого я и ожидал, а потому вовремя ударил ногой по койке на колесиках. Она въехала ему прямо в пах и перевернулась. Заурчав, он согнулся. Я прыгнул вслед за койкой, занося ножик над его головой, но он вдруг резко выпрямился, попав макушкой мне в подбородок. Я прикусил язык и отшатнулся. Мужик обхватил меня за торс, а стержнем, хоть и не слишком сильно – из такого положения невозмож-но было нанести сильный удар – вмазал по плечу. Оно мгновенно оне-мело и пальцы разжались сами собой, выпустив ножик.
Противник замахнулся второй раз, я, выставив назад ногу, присел и крутанулся, опрокидывая его через свое колено.
Мужик рухнул на спину, я повалился на него, но он с обезьяньей ловкостью откатился, так что я с размаху ударился об пол. Ноги пронзила молния судороги, я взвыл и на четвереньках пополз к нему. Он уже успел встать на колени, замахиваясь стержнем, когда я вцепился одной рукой в его кисть, а другой уперся в грудь и нажал, пытаясь опрокинуть его на спину. Некоторое время мы стояли так, поедая друг друга глазами, а потом он резко подался назад, одновременно по-ворачиваясь. Мы оба упали, и я ударился о пол тем же плечом, ко-торое он навернул стержнем. Оно, впрочем, уже и так онемело, так что ничего особо нового я не ощутил. Противник громко кряхтел, изгибаясь и пытаясь вывернуться из моих дружеских объятий. Неожиданно его от-топыренное мясистое ухо оказалось в опасной близости от моего лица. Я немедленно и ожесточенно вцепился в него зубами. Раздался хруст, во рту возник соленый привкус крови, и какой-то тугой комочек появил-ся на языке. Отдернув голову, я с омерзением выплюнул его, и тут обнаружил, что откусил ему мочку – начисто.
Он завизжал, оттолкнул меня и попытался вскочить, но стукнулся затылком о выступающую часть «микроскопа». Боль в ухе и этот удар на пару секунд отключили его, и я смог, уложив противника на спину, при-жать его руку со стержнем к полу и вцепиться в его горло. Краем гла-за я заметил, что стеклянная полусфера в аппарате пульсирует бледным светом, и от этого на полу периодически возникает световой круг. Тут мужик попытался ударить меня коленом, я быстро уселся на него верхом, он, мучительно скривившись, стал извиваться, и в результате его голова на мгновение попала в круг.
Я продолжал сжимать его горло. Глаза противника выпучились, ли-цо налилось венозной кровью, он широко разинул рот, пытаясь вдохнуть, и, чувствуя, что скоро он вырубится окончательно, я усилил хватку, но вдруг увидел какие-то пока еще едва уловимые изменения в его лице. Я уже упомянул, что оно побагровело, но теперь начало происходить что-то другое… Я вгляделся, и волосы на моей голове зашевелились.
Кожа его лица погрубела, на ней, как гейзеры, стали появляться прыщи, оспины и лиловые пятна, – а затем кожа стекла подобно расплав-ленному воску; ноздри расширились, из них полезли желтые волосы; на лысом черепе, как змеи, зашевелились коричневые быстро растущие пря-ди, из щек, из подбородка, отовсюду полезли клоки шерсти… Я чуть не выпустил руку со стержнем, монстр дернулся подо мной, стараясь высвободиться, и тут произошло самое жуткое.
Глаза его, до того остававшиеся без изменений, сузились, скрылись за складками кожи, потом кожа срослась над ними – какое-то время я оторопело смотрел в невероятную безглазую образину, – а затем вдруг на бугристом лбу точно посередине прорезалась щель, быстро расшири-лась, и на меня уставился круглый безумный глаз с покрытым сеточкой красных прожилок белком и вытянутым кошачьим зрачком.
Это был тот самый одноглазый урод, изображение которого я видел на панно в летающей башне.
Я отшатнулся, выпустив лапу монстра, лапа эта немедленно взметну-лась вверх, стержень блеснул, в моей голове что-то взвизгнуло, стены круглой комнаты качнулись и исчезли.
ГЛАВА 5
– По-бу-да-борку… пой-бу-на-дорку… – невнятно декламировал голос где-то рядом. Я отстраненно рассматривал бледно-фиолетовые пятна, плавающие под веками, слушал гул, царящий в голове, и голос, прорывающийся сквозь этот гул.
Гудели колокола, звенели литавры, пароходная сирена то и дело изда-вала какой-то неведомый сигнал, а над всем этим звучал мощный, не на секунду не прерывающийся низкий органный звук. Орган стоял в колонном зале пансиона Зарустры Ливийского, а органист, брат пансионного ста-росты, был вечно пьян и безбожно фальшивил. Наверное, опять подгулял, решил я. Впрочем, органа-то никакого нет, это я сам подгулял. Хотя и это не так, я был подгулямши раньше, а потом, кажется, успел про-трезветь – или не успел? – но тут меня трахнули железным стержнем по башке, и гульба пошла заново…
– Пой-ду-ба-нагру… най-ду-па-дагру… – бубнил голос.
…И ударил меня мужик с мясистыми ушами и густой кровью… Или не мужик? У обычных мужиков, как правило, не бывает единственного глаза во лбу… Я припомнил, как кожа стекала с его лица, и у меня вновь возникло ощущение, что я все еще нахожусь в камере и лежу на твердых деревянных нарах… И правда, где это я? И который сейчас час?.. Час сейчас?.. Надо вставать – вон, кажется, светает уже… Впрочем, это не рассвет, это горят трубчатые светильники на потолке …
– Пойду на Горку, – отчетливо произнес голос где-то совсем рядом. – Развеюсь. Нет ничего лучше в этой дыре, чем ресторан «На Горе»! Ха, каламбур!
«БУР… БУР… БУР…» – отозвалось эхом в моей голове, и я открыл глаза.
Я лежал на круглом столике, лицом вверх, свесив ноги. Голова болела.
– Оклемался, парень? – произнес тот же голос. – Кто это тебя так?
Я еще немного полежал и медленно сел. Тут же начало тошнить.
Трясущимися руками я полез в карман, достал флягу и после минутной борьбы с крышкой вылил половину содержимого в рот. По мере того, как огненная жидкость стекала по пищеводу в желудок, из затылка медленно вытягивался раскаленный металлический прут. Я застонал – прут был очень длинным.
– Вот это правильно! – сказал голос. – Это по-нашенскому! Лучшее средство против любых недомоганий… не считая, конечно, патенто-ванной присыпки «. Ага… дай-ка и°»ТУБЕРКУЛЕЗНАЯ ПАЛОЧКА – II' фирмы 'МАКОЙ, СТАФИЛО-КОКК и К мне хлебнуть!
Прут наконец закончился, и раскаленная до вулканических темпера-тур пульсирующая болью дыра в затылке начала медленно затягиваться. Боль не прошла, но притупилась, а вот тошнить стало сильнее. Сдержи-вая спазмы, я повернулся и наконец увидел говорившего.
В кресле передо мной сидел человек как человек. Не низкий, не вы-сокий, не толстый, не худой, не лысый, но и не слишком-то волосатый, – и скорее светло, чем темноволосый, хотя блондином я бы его тоже не назвал, – одетый в мышиного цвета пиджак с перламутровыми пуговица-ми, белую рубаху, черные, несколько коротковатые, мятые брюки, из-под которых виднелись белые носки и черные остроносые штиб- леты на высоких каблуках. Лицо его показалось мне как будто знакомым.
Я протянул флягу, незнакомец взял ее, поднес горлышко к бледным губам и отхлебнул.
– Це два аш пять о аш? – непонятно спросил он. – Пополам с обычной аш два о? И еще, наверное, какие-нибудь пикантные примеси вроде токсинов и смол? Нормально! Люблю я эти «це» и эти «аш»! – он задвигал бровями, будто говоря: «Что уж тут! Так уж вот!». – Единственное, что есть хорошего во всей Бьянке!
Он еще раз хлебнул и протянул мне флягу. Я попытался взять ее – раз, второй, и оба раза промахнулся.
– Э, да у тебя сотрясение, – сочувственно сказал незнакомец. – Мозгов я имею ввиду. Радуйся,
