Скрипнула уключина и лодка качнулась.
– Стой, Карась! – вякнул Балик из-за решетки. – Не шустри, щас отопру!
Послышался лязг, потом снова скрип, только более громкий и низкий; лодка закачалась на мелких волнах и наконец поплыла. Отпустив мой локоть, Лата перевела дух.
– Слышь, Балик… – донеслось до нас сзади, после того, как мы проплыли через ворота. – У Плутарха че, и правда послезавтра день ангела? Что ж он, чушкарь, меня не приглашает?
– Ты, детка, завсегда среди братвы умом выделялся, – ответствовал Балик. – А теперь, я погляжу, уже полным чампиеном стал. Плутарх, по-твоему, кем до Ссылки был?
– Медвежатником?
– Сам ты медвежатник, тумбочка без дверцы! Налетчиком он был да скокарем. А послезавтра чей день?
– Ну чей?
– Календарь надо читать, детка. Послезавтра день Святого Фармазона. А день Святого Бени аж на следующий месяц приходится.
Уключины скрипели, лодка плыла дальше и последующий крик Дрюма донесся до нас уже в полуприглушенном виде:
– Ах, я дундук! – вопил детка. – Карась, обманул, гад!
Сустя какое-то время рыбак тихо сказал:
– Эй, вылазьте потихоньку.
Раздвинув корзины, мы осторожно перебрались ближе к носу. Стало светлее, огни факелов выхватывали из темноты части контрфорсов и башен, пирс, фрагменты внешней стены и невысокий крутой берег, на котором в разных местах виднелись личности в сером. Выбрав место, где наемников не было, карась подгреб к берегу и кивнул нам:
– Приплыли.
– Карась, у тебя не будет неприятностей с этим Дрюмом, когда станешь возвращаться? – спросила Лата, вслед за мной перебираясь на берег.
– Ха! Ежели б все мои неприятности возникали из-за таких мозгляков, я бы и в Ссылку никогда не попал!
– Спасибо, – сказала Лата. Рыбак еще раз кивнул, оттолкнулся от берега веслом и погреб дальше.
Мы выбрались на землю и присели в чахлых кустах.
– Что теперь? – спросила Лата.
Впереди возвышалась стена одной из замковых пристроек, со множеством узких окон и массивных дверей, над некоторыми из которых горели факелы. Открыты были только две двери – в одну как раз какой-то парень вволок тушу неизвестного мне животного, а возле второй стоял, покачиваясь, невысокий коренастый наемник. Перед ним на земле были сложены массивные железные ящики.
– Дело в том, – произнес я, вытаскивая из потайного кармана план и разворачивая его, – что здесь, по-моему, отмечены только внутренние ходы, во всяком случае, я не вижу ни одного, идущего от реки. Ты была когда-нибудь внутри?
– Ты что? Если бы я забрела туда, то назад бы уже не вышла. Чоча, правда, мне много рассказывал. Кажется, вон та дверь ведет на кухню. Слышишь звон?
– Слышу. А вторая? Я имею ввиду, та, что тоже открыта.
– Не знаю.
Продолжая оглядываться, я сложил пергамент. Коренастый наемник качнулся, что-то достал из кармана, поднес ко рту и громко забулькал. Раздались голоса и откуда-то из темноты появилось несколько серых фигур.
– Ну шо так долго, Плутарх? – заворчал коренастый и икнул.
– Да тамось рыбак приплыл, – ответил чей-то голос. – Пришлось корзины таскать. А ты, Полпинты, уже в норме, а?
– Я завсегда в норме.
Другие наемники тем временем подняли несколько ящиков.
– Куда тащить-то? – спросил один из них.
– На второй этаж, к р а б о л а т о р и и, – пояснил Полпинты. – Складете возле двери и возвращайтесь за другими. Я после поднимусь, отопру.
– Лучше бы помог, – проворчал кто-то.
– Работа у меня иная, – надменно заметил Полпинты, вновь булькнул и вытер ладонью губы.
– Знаем мы твою работу. Налакаешься как верблюд и дрыхнешь под телегами.
– Топай, топай! – ответил Полпинты беззлобно. – С ящиками – ик! – осторожно, когда еще на другую посылку наткнемся.
– Что за посылка? – тихо спросил я у Латы.
– Наверное, контрабанда макрофагов. Чоча говорил, у Гленсуса целая бригада занимается ее поисками.
– А еще Чоча говорил, что камень вполне может находиться в лаборатории, куда и потащат эти ящики. Отвлечь бы их всех…
– Как?
– Знаю, как. Ты разденься – я отвернусь, обещаю – и покажись им. Женщин тут, судя по всему, мало, может, и вовсе нет, так что они заинтересуются, подойдут глянуть поближе, что у тебя к чему, ну а ты – ходу. Они, конечно, за тобой… Я и проскочу.
Лата даже не стала возмущаться, так что мне не пришлось пояснять, что это я так шучу.
– Полпинты, дай хлебнуть, – донесся голос Плутарха.
– Пойди хлебни из речки, ежели приспичило, – посоветовал коренастый.
Остальные наемники тем временем появились в дверях и опять взялись за ящики, но потом один из них сказал:
– Во, гляньте, прилетели наконец.
Все, включая нас с Латой, задрали головы.
В небе над замковой стеной одна за другой гасли звезды – из-за стены медленно выплывало какое-то массивное, смутно различимое тело неопределенной формы.
Я ошарашено прошептал:
– Это чего?
– Торговый дирижабль из Кидара, – ответила Лата.
– Во дают! – я вспомнил точку, двигавшуюся со стороны Кидара, которую видел, когда вылез из шара-клетки в Леринзье. Наверное, этот самый дирижабль…
– Ну, че стали? – повысил голос Полпинты. – Летающих кидарских сарделей никогда не видали? Шевелитесь…
Наемники ворча взялись за ящики и вновь скрылись в замке.
– Как же они смогли поднять такую махину в воздух?
– Наши, которые бывали в Кидаре, рассказывали, что у них там есть гейзеры… такие вроде бы нарывы в земле, из которых брызжет кипяток и выходит вонючий газ. Этим газом они наполняют здоровые мешки, и те летают…
Дирижабль уже полностью показался из-за стены и теперь медленно спускался. Плутарх и Полпинты отошли в сторону от двери, рассматривая его.
– Ты все возле начальства трешься, – заметил Плутарх. – Скажи, и впрямь будет война?
– Ходют такие разговоры, – согласился Полпинты.
Теперь оба стояли спинами к ящикам и в полоборота к нам. Я быстро зашептал:
– Сиди здесь. Если станет опасно, спрячься в этой их кухне или у речки под берегом, там, где нас высадил Карась.
– Ты быстрее, Уиш, – ответила она. – У тебя осталось мало времени.
Подумав, что впереди у меня еще вся ночь, то есть, часов шесть-семь, я, полупригнувшись, вылез из кустов, подбежал к ящикам, схватил один из них, и, как раз в тот момент, когда налюбовавшиеся
