осаде готовиться. – Один из наемников схватил меня сзади за воротник и заставил остановиться. В это время другой длинным ключом принялся открывать дверь камеры – одну из многих в длинном ряду, что тянулся вдоль всего коридора.
– Эх и везунчик ты, Рыжий. Сначала – твоя казнь, сразу после этого – свадьба твоей красули.
(Расчетливость, приятель, с похорон
на брачный стол пойдет пирог поминный.)
– Ты бы лучше заткнулся, – пробормотал я.
Дверь наконец была открыта, и меня водворили вовнутрь самым простым из возможных способов – пинком под зад.
Прозвучало напутствие:
– Полпинты, как всегда, пьяный, но свое дело он знает добре. Ну, будь здоров…
Дверь захлопнулась, и я огляделся. Камера, совсем маленькая и с низким потолком, была тускло освещена солнечным светом, проникающим через узкое окно.
На этом окне не было решетки.
Расшвыривая ногами устилавшую пол гнилую солому, я метнулся к окну – и тут же уразумел, что покинуть камеру этим путем невозможно. Во-первых, окно было слишком узким, во-вторых, просунув в него голову, я увидел замковый двор… с высоты этак метров в тридцать. Что дало мне прекрасную возможность разглядеть происходящее сейчас внизу.
Там, посреди замкового двора, недалеко от кустов, в которых мы с Латой прятались ночью, на большой деревянной платформе трое наемников с плотницкими инструментами, засучив рукава, в поте лиц своих приспосабливали верхнюю перекладину к 'П'-образной конструкции. О назначении данной конструкции догадаться было несложно.
(Убийство гнусно по себе, но это
гнуснее всех и всех бесчеловечней!)
– Захлопнись! – взревел я, вытянул голову из окна и с размаху пнул ногой в дверь.
Ни к чему это не привело, лишь в коридоре за дверью прозвучало короткое эхо, да начала болеть нога, но я все равно стукнул еще пару раз и добился лишь того, что нога заболела сильнее. Я хмуро сел у стены, стянул сапог и стал массировать стопу. Было тихо, с потолка в углу камеры с занудной периодичностью капала вода. Я натянул сапог и глянул на таймер. Цифры с него исчезли, вместо них тускло светились непонятные буквы ЕГГОГ, да сбоку медленно вращалась белая спираль.
(Ты все еще окутан прежней тучей?) – осторожно осведомился Советчик.
– О нет, мне даже слишком много солнца! – рявкнул я. Меня передернуло. Ну вот, сам заговорил стихами! Только этого не хватало! Чтобы половозрелый, здоровый, практичного склада молодой человек, в своем пока еще уме, начал вдруг изъясняться в рифму…
– Эй, Советчик! – сказал я. – Почему у тебя поехала крыша? Не совсем точное выражение по отношению к тебе, но ты понял. И почему не сработал дефзонд? Это что, такая дурацкая случайность или как?
(Порвалась дней связующая нить.
Как мне обрывки их объединить?)
– Ну и чего бы это значило?
В моей голове разразилась целая какофония звуков: визг, гул, звон, грохот, вой… Мне показалось, что сквозь все это доносится голос со слегка обалдевшими интонациями: «Ах, неужели я возвращаюсь?» Потом как будто защелкало реле случайных чисел, но тут же умолкло. Началась знакомая вибрация, голова затряслась, в мозгу словно что-то с тихим хлопком лопнуло, и все внезапно прекратилось.
Советчик произнес:
(Либо это случайная невероятность, либо невероятная случайность. День добрый, организм- носитель… хозяин.)
– Вряд ли этот день добрый, – возразил я. – Ты наконец смог выбраться из своей книженции? Ну, хоть подергал на прощание за бороду того, кто ее написал?
(К сожалению, у меня отсутствуют ручные манипуляторы. Кроме того, автор жил в далекой окраинной реальности и давно умер. А вообще-то мне помог хаос, возникший в вашем организме, и нелинейные флуктуации-завихрения вашего биополя, появившиеся после неудачной попытки реальностной деформации. Я теперь покинул состояние личностного проецирования, но не совсем.)
– 'Не совсем'? Не люблю этого выражения. Что значит это твое «не совсем»?
(В случае возникновения кризисной ситуации меня вновь будет отбрасывать в прежнее состояние.)
– Опять будешь сбиваться на стишки? Ну и надоел же ты мне, Советчик! И, раз на то пошло, хочу напомнить, что сейчас я нахожусь в камере, из которой не могу выйти, в ожидании казни. Если это не опасная ситуация, то что тогда, по-твоему, опасная ситуация?
(Сейчас мы лишь в ожидании кризиса. Это еще не кризис – кризис будет впереди.)
– Ладно, ладно, – согласился я. – Все ясно. Теперь давай, советуй. И побыстрее.
(Ну… – начал он. – Первое, что приходит в голо… первое, о чем я подумал, это наличие тайных ходов, ведущих из этой камеры. План, который дал вам…)
Я перебил:
– Нет, не выйдет. План остался в моей старой одежде. Брякни еще что-нибудь.
(Ну… э… Оконное отверстие не подходит?)
– Нет, слишком узко и высоко.
(Что ж, тогда остается использовать мою последнюю способность. Вам надо сделать следующее… Встаньте на колени…)
– Ты уверен? – удивился я – Чем это может помочь?
(Ну конечно, сейчас это вам поможет. Становитесь, становитесь…)
Кряхтя я встал на колени.
(Сведите ладони вместе в вертикальном положении так, чтобы кончики больших пальцев оказались приблизительно на уровне кончика вашего носа…)
Удивившись еще больше, я сделал и это.
(Держите руки на высоте подбородка…)
Я так и держал.
В голове защелкало.
(Включен модуль религиозных наставлений.)
(Повторяй, сын мой! Отче наш…)
– Отч… – начал я, но тут же опомнился и, вскочив, завопил: – А чтоб ты скис! Совсем шестеренки с осей послетали?! Тьфу на тебя! – я тяжело уселся, привалившись спиной к стене. – Я уже действительно было подумал, что ты можешь вытащить меня отсюда! Религиозные наставления, так твою разтак!
(Мне этого и враг мой не сказал бы!
Зачем же вы насилуете слух?) – заволновался он, немедленно сбиваясь на стихи.
– Это ты уже столько времени насилуешь мой слух! – ответил я тяжело дыша.
(Откуда эта неприязнь?
Мне кажется, когда-то мы дружили…)
– Я терплю тебя, пока ты ведешь себя нормально. Но когда начинаются такие идиотские бредни…
(Иной и впрямь решит, что в этом скрыт
хоть и неясный, но зловещий разум.)
– И прекрати щелкать!
Щелканье смолкло, наступила пауза, по прошествии которой Советчик виновато сказал:
(Но это все, что я могу при данных обстоятельствах сделать, хозяин. Ну хотите, я включу блок морализаторских лекций?)
– Да катись ты со своими блоками!
Он замолчал, но долго молчать не смог, и вскоре произнес совсем другим голосом:
– Почему, Салоник, вы не отдали кристалл мне, когда у вас была такая возможность?
