Надсадно завыли винты.
Им даже не надо крестов на могилы —
Сойдут и на крыльях кресты.
«Я — “первый», я — :первый', они над тобою,
Я вышел им наперерез.
Сбей пламя, уйди в облака, я прикрою!..'
В бою не бывает чудес.
'Сергей, ты горишь, уповай, человече,
Теперь на надежность лишь строп'.
Нет, поздно, и мне вышел «Мессер» навстречу.
«Прощай, я приму его в лоб!..»
Я знаю, другие сведут с ними счеты,
По-над облаками скользя,
Летят наши души, как два самолета,
Ведь им друг без Друга нельзя…
И конечно же была исполнена душещипательная «Песня о погибшем летчике»:
Он кричал напоследок, в самолете сгорая:
«Ты живи, ты дотянешь», — доносилось сквозь гул.
Мы летали под Богом, возле самого рая,
Он поднялся чуть выше и сел там, ну а я до земли дотянул.
Встретил летчика сухо райский аэродром,
Он садился на брюхо, но не ползал на нем,
Он уснул — не проснулся, он запел — не допел,
Так что я вот вернулся, вернулся, ну а он не сумел.
Кто-то скупо и четко отсчитал нам часы
В нашей жизни короткой, как бетон полосы.
И на ней кто разбился, кто взлетел навсегда.
Ну, а я приземлился, ну, а я приземлился, вот какая беда.
После Высоцкого вспомнили о Розенбауме, и Никита спел сначала «Черный тюльпан»: «В Афганистане, в ДЧерном тюльпане», с водкой в стакане мы молча плывем над землей…', затем — «Камикадзе»:
Парашют оставлен дома,
На траве аэродрома.
