камня-то такого днём с фонарём не сыскать. Откуда-то из другого места тянули, точно. Гляньте сами — ей же полтысячи лет, самое меньшее. Резьба заглажена, острые углы где обломаны, где стёрты. Тут вода поработала, дожди да ветры, и не один век.
Гном был совершенно прав. Пирамида отнюдь не выглядела новёхонькой, только что возведённой. Но если она из другого мира, если она перенесена сюда неведомой силой — то зачем, для какой надобности?
Император вгляделся в покрывавшую привратные колонны резьбу. Большей частью она состояла из совершенно непонятных рун:
— и так далее и тому подобное.
— Отродясь не видела ничего похожего, — процедила сквозь зубы Сежес. — Хотя по древним языкам всегда имела только «выше всяких похвал, достойно подражания»…
А ещё по обе стороны от входа неведомые строители поместили два высоких, в рост человека, барельефа — на них, повернувшись в профиль к зрителю, стояли странные, неприятного вида человекоподобные существа, но именно «подобные» и именно «существа». На ногах длинные пальцы заканчивались загнутыми когтями, высокий заострённый череп, совершенно лишённый волос, вокруг глубоких глазниц — неприятного вида бахрома, больше напоминавшая щупальца. Сильно выдавшийся вперёд подбородок, безгубый рот, бровей тоже нет.
— Экий урод, — сплюнул Баламут. — Не, у нас таких кошмаров не водится. Уж на что кобольды кривы и косы, а этот и им фору даст.
— Козлоногие похлеще будут, — заметила Сежес. — Однако что ж мы тут прохлаждаемся? Стоя ничего не выстоим.
Император согласно кивнул и первым шагнул под низкий свод. Следом ринулся Кер-Тинор, за ними, чередуясь с Вольными, — Баламут, Сеамни и Сежес.
— Ну и что тут интересного? — проворчал вскоре гном, после того как отряд отмерил не менее полутысячи шагов по прямому, как стрела, коридору.
Император готов был с ним согласиться. Грубо вырубленный в камне ход, низкий и узкий, так что пробираться приходилось согнувшись в три погибели. В стенах ни ниш, ни боковых ходов.
— А ведь мы уже должны были эту пирамиду насквозь пройти, — не унимался Баламут. — У нас, у гномов, на это нюх.
— А и верно, — глухо проговорила Сежес. — Я вот тоже шаги считала. Мой Император! Может, повернуть?..
— Будем идти, пока не упрёмся в стену, — непреклонно отрезал правитель Мельина.
Левая рука вновь налилась болью. Медленно, никуда не торопясь, словно лениво напоминая о себе — я никуда не уходила, я здесь, я всегда готова вернуться…
— Кто тут тупик заказывал? Пожалте, государь милостивый, — проворчал Баламут, когда коридор оказался наглухо перекрыт каменными блоками.
Император остановился. Дисциплинированные Вольные застыли бронзовыми статуями, пламя факелов в их руках лизало низкий потолок.
«В чём я ошибся? — мучительно думал правитель Мельина. — Или эти пирамиды действительно не имеют никакого отношения к тварям Разлома? Или имеют, но нам не добраться до их секретов?»
— Баламут, здесь должен найтись потайной ход, — проговорил Император. — Твоё знаменитое гномье чутьё…
— …безмолвствует, — проворчал тот в ответ. — Или нет здесь ничего, или мне это не почувствовать.
— Сежес? Зачем прокладывать ведущий в никуда ход? Тогда разумнее было бы просто заложить сам вход.
— Это, бесспорно, верно, мой Император. — Сежес озадаченно взялась за подбородок. — Я могу применить заклятье поиска пустот… хотя мне и не очень нравится идея пустить в ход нашу магию в
— Мне тоже не нравится, но другого выхода нет.
— Стойте, — произнесла Сеамни, касаясь плеча Императора. — Не надо никаких заклинаний.
Правитель Мельина обернулся — и едва не вздрогнул: глаза его Тайде заполнял недоброй памяти золотистый пламень. Сила Деревянного Меча властно потребовала себе Видящую народа Дану.
Зачарованный клинок, может, давно покинул Мельин, но память о нём осталась, и её уже не избыть. Можно только истребить.
— Отойдите, все! — властно приказала Сеамни Оэктаканн — подобно тому как она приказывала в те дни, когда крошечный отряд воинов Дану шёл сквозь ненавистную Империю, оставляя за собой трупы и пожары.
Император нехотя посторонился. Было в этом что-то неправильное, этот свет не должен возвращаться, несмотря ни на какую нужду.
Видящая народа Дану прижалась щекой к желтоватому ноздреватому камню. По его поверхности тоже вились руны, сами собой начавшие складываться в слова: в сознании зазвучал мерный, глуховатый голос, чётко, по разделениям выговаривавший незнакомые слоги.
— то же, что высечено при входе. Следом за звуком чужой речи пришло и понимание: «Тёмное поглотит светлое, чтобы засиять». Пальцы Сеамни ползли по грубо вырезанным символам, и всё тот же мерный, мёртвый голос продолжал читать ей словно прямо в уши:
«Dunraaken nor kuuman nor timerian nur iseng». «Поглощающее правб, обращая во Тьму».
Ethe sut iseng ab iseng sut ethe».
«Свет есть Тьма, и Тьма есть Свет».
Не то, не то, не то! Эти давно всем известные заповеди никому не интересны. Как открыть дверь, как пройти дальше, к сердцу пирамиды?!
Сеамни не задумывалась, как и почему магия Деревянного Меча позволила ей прочесть древние письмена, неведомой силой перенесённые в Мельин. Она не думала о явной связи между силами, сотворившими в своё время Царь-Древо (или же давшими ему способность плодоносить, рождая Иммельсторн раз в столетие — если, конечно, его не подобрали руки истинной Дану). Она вообще не рассуждала в те мгновения, вновь сделавшись Видящей.
Руны, руны, руны… всё то же, всё то же — о великом переходе, об отсутствии различий, о необходимости смерти как инструмента всеобщего обновления… ага!
— «Пусть взыскующий мудрости пирамиды поднимется на её вершину и окропит жертвенный камень кровью существа, способного говорить и страдать, и тогда дорога откроется ему», — громко прочитала Сеамни. Накатывали дурнота и усталость, и — что со стороны заметил Император — золотистый свет в глазах его Тайде наконец померк.
— Опять магия крови, — пробурчала Сежес. — Что ж, понятно, всё очень понятно. Пирамида способна вбирать в себя силу, с тем чтобы потом выдать её всю, без остатка — разумеется, по приказу строителей.
Император молча обхватил Сеамни за плечи, и она в полуобмороке уткнулась ему в плечо: жёсткая сталь доспехов показалась ей в тот миг мягче любой перины.
— Должен быть другой ход. — Баламут присел на корточки возле перекрывшей дорогу плиты. — Там пустота. И… ток воздуха.
— Ты ж говорил — мол, ничего не чувствую!
— Говорил, прекрасная госпожа чародейка. Но как только государыня Сеамни прочитала эти строки, с меня словно хмель слетел — ну, знаете, когда после попойки на тебя бочонок ледяной воды опрокидывают?
— Не знаю и знать не хочу, — ядовито отрезала Сежес. — На меня никто и никогда никаких бочонков не опрокидывал.
— Что, госпожа волшебница никогда и не гуляли так, что только наутро под столом и просыпаешься? Так ведь тогда вы, считай, ничего в жизни и не видывали! Ничего, вот справимся с этой нечистью, устроим пир на весь мир — я лично пригляжу, чтобы вам самого наилучшего гномояда поднесли. Гномояд, он такой — от него в голове сперва мутнеет, а потом проясняется, а потом первый раз под стол
