Ноги из глины (пер. М.Губайдуллин)

Когда он снова открыл глаза, она протаскивала юбку через голову. В этом у людей было преимущество. Нет ничего лучше пары ручек.

– Я думал, ты пойдешь по следам на улице, – сказал он.

– По чьим следам? – спросила Ангуа.

– То есть?

– Я чувствую его запах, твой, хлеба и все.

– Больше ничего?

– Грязь. Пыль. Обычные запахи. О, да, есть старые следы, в несколько дней. Например, я знаю, что ты был здесь на прошлой неделе. Очень много запахов. Жир, мясо, почему-то сосновая смола, старая еда… но я могу поклясться, что здесь не было ни одного живого существа в течение дня, за исключением его и нас.

– Но ты говорила, что все оставляют следы.

– Все оставляют.

Кэррот посмотрел на останки куратора. Как ни формулируй, как широко не используй определения, он, несомненно, не мог покончить жизнь самоубийством.

С помощью буханки хлеба.

– Вампиры? – сказал Кэррот. – Они могут летать…

Ангуа вздохнула.

– Кэррот, я могу сказать, был ли вампир здесь в течение месяца.

– В ящике стола есть почти полдоллара мелочью, – сказал Кэррот. – Все равно, вор пришел сюда за боевым хлебом, не так ли? Это очень ценный культурный экспонат.

– У этого бедняги были родственники? – спросила Ангуа.

– Насколько я помню, была старшая сестра. Я прихожу раз в месяц, просто чтобы поболтать. Он дает мне подержать экспонаты, знаешь ли.

– Наверно, это очень захватывает, – не сдержалась Ангуа.

– Это очень… удовлетворяет, да, – торжественно сказал Кэррот. – Напоминает мне дом.

Ангуа вздохнула и зашла в комнату позади выставки. Как и во всех задних комнатах музеев, она была полностью заполнена ненужным хламом, а также экспонатами с сомнительным происхождением, такими как монетами с датой «52-ой год до Рождества Христова». Стояло несколько скамей с обломками гномьего хлеба, опрятная коробка с мешалками, и повсюду бумаги. Около одной стены, занимая большую часть комнаты, стояла печь.

– Он изучает старинные рецепты, – сказал Кэррот, наверно, он чувствовал необходимость доказать знания и опыт старика даже после его смерти.

Ангуа открыла дверь печи. Теплом пыхнуло в комнату.

– Чертова печь для выпечки, – сказала она. – Для чего все эти штуковины?

– А… Видно он выпекал метательные ячменные лепешки, – сказал Кэррот. – Довольно убийственное оружие ближнего боя.

Она закрыла дверь.

– Пойдем вернемся в участок, и они пришлют кого-нибудь для…

Ангуа остановилась.

Всегда было очень опасно, сразу после изменения формы, особенно так близко к полнолунью. Не было так плохо, когда она была в форме волка. Она оставалась разумной, или, по крайней мере, чувствовала себя разумной, хотя жизнь казалась много проще, может она была исключительна разумна для волка.

Тяжело было, когда она опять становилась человеком, и многое казалось очень сложными. Несколько минут, до тех пор, пока поле морфоза полностью не охватывало ее, она чувствовала, что ее чувства остаются острыми; запахи все еще были очень сильны, а ее уши слышали много больше, чем хилый человеческий слух. И она могла больше думать о вещах, вкус которых она испробовала. Волк может понюхать столб и узнать, что старый Бонзо проходил здесь вчера, он был промокший, что хозяин опять кормил его требухой, но человеческий разум уже мог думать о всяких почему и зачем.

– Есть что-то еще, – сказала она, тихонечко вдыхая воздух. – Слабый запах. Не живое существо. Но… ты не чувствуешь запах? Что-то вроде грязи, но не совсем. Что-то вроде… оранжевое…

– Хм… – тактично сказал Кэррот. – У кого-то из нас нет твоего носа.

– Я обоняла это и раньше, где-то в этом городе. Не могу вспомнить где… Сильный запах. Перебивает остальные. Запах грязи.

– Ха, ну, на этих улицах.

– Нет, это не… совсем грязь. Острее. В три раза.

– Знаешь, иногда я завидую тебе. Хорошо, наверно, быть волком. Только не надолго.

– В этом есть свои недостатки. «Например, блохи, – подумала она, пока они запирали музей. – И еда. И постоянное раздражающее чувство, что надо носить три лифчика одновременно».

Она продолжала убеждать себя, что все было под контролем, определенным образом так оно и было. Она бродила по городу лунными ночами, хорошо, были случайные куры, но она всегда помнила, где была, и возвращалась туда на следующий день, чтобы просунуть деньги под дверь.

Тяжело быть вегетарианкой и выковыривать мясо из зубов по утрам. Хотя она, определенно, отлично держалась.

«Определенно», – еще раз она заверила себя.

У нее был разум Ангуа, а не волка, когда она бродила по ночам. Она была полностью уверена в этом. Волк не остановится на курице, не выдержит.

Она содрогнулась.

Кого она обманывала? Легко быть вегетарианкой днем. Все силы уходили на то, чтобы не стать людоедкой ночью.

* * *

Часы начали отбивать одиннадцать, когда карета Ваймза выбралась из пробки и добралась до дворца патриция. Ноги коммандера Ваймза подкашивались от усталости, но он вбежал по пяти лестничным пролетам и рухнул в кресло в комнате ожидания.

Минуты проходили.

Никто не стучится в двери патриция. Он вызывает в естественной уверенности, что человек уже пришел.

Ваймз сидел, наслаждаясь моментом ничегонеделанья.

Что-то внутри пиджака пропищало:

– Бинг-бинг-бинги-бинг!

Он вздохнул, вытащил обтянутую кожей шкатулку размером примерно с книгу и открыл.

Дружелюбное, но немного взволнованное лицо взглянуло на него из решетки.

– Да? – спросил Ваймз.

– 11.00. Встреча с лорд-мэром.

– Да ну? Уже пять минут двенадцатого.

– Э… Так Вы уже встретились, не так ли? – спросил джинчик.

– Нет.

– Мне продолжать напоминать Вам об этом или как?

– Нет. В любом случае ты не напомнил мне о колледже гербов в десять.

Лицо джинчика в панике исказились.

– Сегодня вторник, не так ли? Могу поклясться, что сегодня вторник.

– Уже прошел час.

– Ой, – джинчик выглядел подавленным. – Э. Хорошо. Извините. Ох. Эй, я могу сказать, который сейчас час в Клатче, если хотите. Или Генуе. Или Ганг-Ганге. В любом из этих мест. Только назовите.