на острове с девочкой, покончив с нашей бродячей жизнью. Телек боялся того же, но по другой причине.
Поклясться было легко, но я почувствовал себя грязным.
Телек закрыл дверь.
— Я отведу тебя в дом Стиганда.
Старик мне не обрадовался. Он заговорил с Телеком на быстром стаккато Высокогорий. Телек отвечал мягко, спокойно, рассудительно, и в конце концов Стиганд согласился меня выслушать.
Мы уселись на корточки в его отделении. Его женщина спала, завернувшись в шкуры. Из глубин дома доносились храп, стоны наслаждения. Ненадолго заплакал ребенок, потом замолчал. Во сне тявкнула собака. Я бы предпочел беседовать в более уединенном месте, но не считая улицы, такого здесь, кажется, не существовало.
Телек вышел. Стиганд молчал, пока за Северянином не закрылась дверь, а потом жестом предложил мне начать.
Он был стар. Ночью, с распущенными волосами и одеялом, обернутым вокруг плеч, он казался совсем древним. Я рассматривал шрамы на его лице, неправильно сросшийся нос, рот, который с каждым годом терял все больше зубов. Днем, перед Дел, стоял сильный, хотя и не молодой воин. Сейчас, передо мной, сидел старик.
Я глубоко вздохнул.
— Дружба достойна уважения, — спокойно начал я. — Узы, связывающие детей, соратников, кайдинов, истойя надо беречь. Уважать. Они заслуживают глубокого и искреннего почтения.
Бледно-голубые глаза смотрели на меня. Он даже не моргнул. Да, старик был очень несговорчивым.
— Люди, которые много лет живут бок о бок, — продолжил я, — деля успехи и неудачи, становятся ближе, чем рожденные вместе дети. Но один из них должен умереть первым. Один всегда умирает первым, оставляя другого скорбеть.
Старик по-прежнему молчал.
— Его смерть была тяжелой. Но была ли ему нужна другая? Разве не так хотел окончить свой жизненный путь Балдур?
Губы Стиганда раздвинулись.
— Может о такой смерти мечтаю и я, — сказал он.
Я помолчал и кивнул.
— Но и ей нужна была его смерть, Стиганд. Чтобы отомстить за убийство всех ее родственников. За брата, проданного работорговцам. За потерю невинности в руках Северянина, который забыл о чести уже давно, чтобы наслаждаться жестокостью.
— Мы приютили ее, — сказал Стиганд. — Мы обучили ее мастерству. Мы даже оказали ей честь, предложив то, что не предлагали еще ни одной женщине.
— Вы не оказали ей честь. Вы предложили ей то, чего она заслуживала.
— Она отреклась от Стаал-Уста.
— У нее были другие обязательства.
— Она напоила меч кровью одного из нас…
— И теперь Балдур никогда не умрет.
Он так изумился, что открыл рот.
Я кивнул.
— Может вы и похоронили его тело в Стаал-Китра, но дух его живет в ее мече. Его учение живет в мече. Мудрость Балдура не исчезла, его мастерство не забыто. Он обучает ее каждый день.
— Знаешь, Южанин…
— Я видел, как она танцует.
— Ты не разбираешься в наших ритуалах…
— Я танцевал с ней.
Стиганд хмуро посмотрел на меня.
— И это дает тебе право судить? Что я о тебе знаю?
— Наверное ничего, — согласился я. — На Юге я хорошо известен… но сейчас мы на Севере. В Стаал-Уста. Я здесь ничто, просто пустое имя. Но может ты оценишь мое мастерство, если я скажу, что это я убил Терона.
Сморщенные веки дрогнули. Старик был полон внимания.
— Его послали, чтобы он предложил ей выбор.
— Он так и сказал, но он не хотел, чтобы она возвращалась. Он хотел танцевать с ней, — я пожал плечами. — Дел уступила. Но убил его я.
— У тебя есть доказательства?
В полутьме я протянул ему меч.
— Я не знаю ее имя, — сказал я старику, — но это яватма Терона. Будь он жив, отдал бы он мне ее? Лишилась бы она силы?
Я положил меч на колени. Старик не сводил с него глаз. Под его пристальным взором я коснулся рукояти и клинка, доказывая, что яватма не может сопротивляться мне.
Стиганд потянулся к мечу. Я увидел старческие пятна на его руке, натянутые под кожей сухожилия, вспухшие суставы. Он коснулся пальцами рун.
— Тебе наверняка было больно, — продолжил я, — снова увидеть женщину, которая забрала жизнь твоего друга, но дай мне только шанс и я увезу ее отсюда.
Такого он не ожидал. Стиганд убрал руку с клинка и посмотрел на меня.
— Увезешь ее из Стаал-Уста?
— Если вы оставите ей жизнь.
Он медленно покачал головой.
— Я решаю не один. Вока состоит из десяти человек.
— Но ты у них главный. По традиции они считаются с твоим мнением, я вижу это по Телеку. Ты мог бы склонить их к нужному решению.
Стиганд яростно прошипел что-то на Высокогорном.
— Знаешь ли ты, — выдавил он как только смог снова перейти на язык Границы, — знаешь ли ты, что я мог бы убить тебя за это? Как ты мог просить о таком?
— Обстоятельства вынуждают.
— Тогда скажи, какие именно обстоятельства? — потребовал он. — Что значит женщина для такого мужчины как ты? Южанина, для которого женщина это вещь?
Я едва сдержался.
— Она для меня тоже, чем Балдур был для тебя. Я почитаю ее так же, как она почитала его.
Стиганд сплюнул рядом с моим коленом.
— Ты не знаешь, что такое честь. Потому что если бы знал, не пришел бы сюда в надежде склонить меня на свою сторону, слепить справедливость по своему желанию. Что может быть тебе известно о чести?
— Мне многое известно о круге, — ответил я, — о танце мечей. Если хочешь, я поклянусь ими. Может тогда ты поверишь, что я говорю правду.
В его глазах заблестели слезы.
— Он был моим другом.
Я сглотнул комок в горле.
— У нас на Юге есть поговорка о кошках. Пустынных кошках, рожденных в Пендже. Животных, с которыми не стоит связываться. Мы говорим: песчаный тигр всегда ходит один.
Стиганд смотрел на меня. Я продолжил:
— Но одна кошка устала от одиночества. Песчаный Тигр нашел напарника… по мечу, по постели, по жизни. А вы можете приговорить ее к смерти. Неужели ты думаешь, что я буду спокойно смотреть на это? — я наклонился вперед. — Старик, я буду уважать ваши обычаи до определенной черты, потому что они стоят
