Леди неукротимость

слова, он вышел из комнаты, предоставив Алексису право искупаться и переодеться в одиночестве.

К тому времени, как Алексис надел брюки, его руки и ноги перестали трястись. Он вошел в спаль­ ню с полотенцем, накинутым на шею. Его пальцы пытались справиться с пуговицами на жилете.

Эти попытки стоили ему всех недавно воспол­ненных сил. Упав на край кровати, он сидел и смот­ рел на капельки воды, которые падали с его волос и катились по шее, плечам и рукам. По правде говоря, он совсем не думал пускаться в смертель­ную скачку, когда рядом был Валентин, но сомне­ния и подозрения охватили его без предупреждения.

Уткнувшись лицом в полотенце, которое висело на шее, Алексис зажмурился. Если бы только он мог вспомнить больше о том, что случилось в тот день, когда погибли его отец и сестра. Если бы только он был на сто процентов уверен…

Но, возможно, это не имело значения. Он был очень мал, а Бог многое прощает детям – по край­ней мере, так говорил ему Фальк. И с тех пор он очень старался быть хорошим, когда демоны не мучили его, как бы пытаясь доказать себе, что он может быть таким. Алексис встал и схватил рубашку, которую Мередит расстелил на кровати. От этого движения он почувствовал резкую боль в плече и вздрогнул. Он сидел, уставившись на белое полотно рубашки, когда вошел Мередит, что­бы ему помочь.

Он не удивился тому, что Фальк вернулся, когда он все еще одевался. Он стоял неподвижно, пока его камердинер поправлял ему галстук, и смотрел на Фалька. Тот стоял возле стола Алексиса, с шумом перелистывая страницы какой-то книги и постуки­вая по полу ногой.

Наконец Алексис сжалился над своим кузеном и отпустил Мередита. В конце концов, его бывший опекун заслуживал уважения. Он действительно был в долгу перед Фальком Синклером, и чтобы выпла­тить этот долг, ему понадобилось бы десять жизней. Шестнадцать лет назад Фальк оставил свою успеш­ную политическую карьеру, чтобы взять на себя заботы о полусумасшедшей вдове, ее потерявшем от горя рассудок сыне и о поместье Гранвилей.

В тот кошмарный день, когда были убиты его отец и сестра, Фальк спас его от кошмара. Как всегда, мысли Алексиса увильнули в сторону от тех воспоминаний. Он снова задумался о Фальке и его самопожертвовании. Фальк был консерватором, од­ним из тех тори, любимцев королевы, чья полити­ческая карьера быстро шла вверх. Привязанность Фалька к своему двоюродному брату, отцу Алек­сиса, заставила его взять на себя опекунство над его сыном, когда стало ясно, что нервная система Джу­лианы серьезно подорвана. Сейчас Фальку было почти пятьдесят, но он не был удовлетворен своей жизнью, и Алексис не мог его в этом винить.

Да, он оставался в долгу перед Фальком, между ними существовала привязанность… нет, они люби­ли друг друга. Конечно, тогда, когда Фальк не пускался в свои религиозные тирады. Позже их от­ ношения стали хуже, благодарность Алексиса пере­росла в чувство вины, привязанность – в неистовое раздражение, восхищение – в цинизм.

Алексис услышал, как Фальк резко перевернул очередную страницу книги. Его раздражение всплы­ ло на поверхность, и он попытался от него изба­виться. Попытка оказалась безрезультатной, и он решил, что лучше будет просто скрыть его. Он кивнул Мередиту, и тот ушел с видом глубокого облегчения.

Как только за камердинером закрылась дверь, Фальк хлопнул по столу книгой, с которой так плохо обращался.

– Бог свидетель, вы мне дорого обходитесь, сэр.

Алексис сгреб с серебряного подноса пачку пи­сем и, устроившись у окна, принялся их просмат­ ривать. Последовал удар рукой, и конверты раз­летелись по всей комнате. Алексис наблюдал, как бумаги падают на ковер, а потом поднял глаза на Фалька.

Фальк пристально смотрел на него, но во взгля­де Алексиса была та же отстраненность, какая быва­ет видна во взгляде военного хирурга на поле бит­вы. Сжав губы в тонкую линию, Фальк отступил и поднял руку.

– Прости меня, – сказал он, – но я думал, что после того, как ты вступишь в полк, ты не будешь больше чувствовать необходимости в совершении подобных безумств.

Алексис пожал плечами и поднялся. Он собрал письма под аккомпанемент стихотворных строк:

Со сломанным крылом влачусь по жизни,

Безумие и страх меня гнетут,

И за малейший проблеск благодарен..

Алексис присел у ног Фалька, чтобы подобрать последний конверт, потом взглянул вверх и улыб­ нулся.

– Сегодня вечером у Офелии Мэйтледд бал. Клянусь, что я – лиса на прицеле у искусной охот­ ницы.

–Он подождал, пока Фальк решит, что хуже – его смертельные скачки или Офелия Мэйтленд.

– Ты и не старался убежать от этой гарпии Мэйтленд, – сказал, наконец, Фальк.

– Да ведь это ты постоянно твердишь мне, что я должен жить дома и иметь наследника.

– В твои обязанности как маркиза Ричфилда входит забота о поместье и рождение наследника.

– Откуда ты знаешь, что я его еще не родил?

Фальк бросился к Алексису прежде, чем тот успел продолжить свою речь. Он затолкал Алексиса на диван и, чтобы тот оставался на месте, прижал коленом его грудь.

– С юношеских лет твое лицо сделало тебя жертвой женщин. Я пытался тебя защитить. Гос­подь любит целомудрие и чистоту, а не красоту, Алексис.

Сделав настолько быстрое движение, что Фальк потерял равновесие, Алексис высвободился и встал на ноги.

– Я пытался следовать твоим советам, – ска­зал он. – Но мои грехи настолько велики, что, если я буду изображать монаха, я только заставлю ан­гелов рассмеяться. Я хочу есть. Давай спустимся к завтраку и там, за чаем, скрестим шпаги. Пожа­луйста, Фальк. Ты знаешь, что я терпеть не могу ссориться с тобой.

Фальк выдавил из себя улыбку, и они вместе пошли вниз. В коридоре они встретились с Валенти­ ном, который шел в сопровождении собаки Алек­сиса, Яго. Алексис увидел, как двое мужчин об­менялись взглядами, как два отчаявшихся врача. Фальк оставил их, и Алексис взял Вэла за руку прежде, чем тот успел открыть рот.

– Молчи, – сказал Алексис. – Я оставил ста­рую любовницу, а новой еще не завел, и поэтому умираю от скуки.

– Осел. – Валентин сжал кулаки и повернулся к Алексису. – Тебе нравится выводить меня из себя. Не по этой ли причине ты пустил в ход все свое влияние, чтобы получить для меня место в полку Кардигана? Так чтобы у тебя рядом был кто-то, кого можно было бы доводить до безумия? Человек, который был бы обязан тебе и не мог сбежать? Незаконный сын лорда Мора– у твоей ноги…

Алексис вздохнул и погладил Яго по голове.

– Да, мне нужен был еще один домашний лю­бимец, кроме моего пса. О, заткнись, Вэл. В конце концов, ты в Легкой бригаде, а я – в Тяжелой. У тебя масса возможностей избежать моего общест­ва. Вместо этого ты лучше бы побеспокоился о царе и его аппетитах в Крыму. Если начнется война, то мы непременно окажемся на ней. Тогда ты сможешь направить всю свою ярость на борьбу с русскими.

– Ты пытался убить себя.

– Какое бурное воображение, – медленно про­изнес Алексис. – La mort ne surprend point le sage; il est toujours pret a partir!

Валентин с минуту стоял, уставившись на него, а потом перевел:

– «Смерть никогда не застигнет мудрого че­ловека врасплох; он всегда готов расстаться с жиз­ нью».

– Отлично. Ты всегда отличался знаниями в школе, но не нужно сердиться на меня.

Они направились к лестнице. Яго шел рядом с Алексисом.

– Взбодрись же, – сказал Алексис, похлопывая Вэла по плечу. – Сейчас мои мысли вовсе не о смер­ ти, а о прекрасной Офелии Мэйтленд.

– Будь с ней осторожен. Ее предки всего три поколения назад были торговцами, а леди Джули­ана не одобрит невестку с таким запятнанным про­исхождением, как она не одобряет мою незакон­ норожденную персону.