Леди неукротимость

Было просто невозможно выразить словами чувство, которое она никогда раньше не испыты­вала. Кейт знала массу полезных слов. По правде говоря, ее словарный запас был настолько велик, что это пугало молодых людей, с которыми ее знакомили. Однако при виде этого мужчины она не смогла подобрать ни единого слова, которое помог­ло бы ей объяснить ее собственную реакцию.

Если бы он не снял шляпу, она бы никогда этого не узнала. Но он сделал это, и она увидела, что весь воздух вокруг него пропитался волшебством. Она не могла сказать, почему это произошло, но это было так. Впервые в жизни ей захотелось прикос­нуться к мужчине.

Возможно, тайна заключалась в его красоте, потому что он действительно был красив. Велико­ лепные черные волосы. Контраст между белизной его кожи и ярко освещенными солнцем волосами придавал черным локонам яркость, с которой не мог сравниться ни один светлый цвет. В его лице чудесным образом сочетались прекрасные Евклидо­вы углы, но губы изгибались дугой, которая заста­вила Кейт по непонятной для нее самой причине поджать свои губы. Едва она смогла увидеть его легкие, плавные движения, как он скрылся из виду. Вместе с ним исчезло и волшебство.

Кейт посмотрела на свои руки. Они были стис­нуты, холодные и влажные. Она выбежала из своей комнаты и помчалась в конец коридора, чтобы ук­радкой заглянуть в холл. Но она его уже не увидела. Его уже проводили в гостиную, однако она услыша­ла его голос. От звука его голоса, хотя он был едва различим, ее тут же бросило сначала в жар, а затем в холод. Она вздрагивала от каждого произнесен­ного им слова. Затем дверь закрылась, и она больше ничего не слышала.

Она пошла назад, в свою комнату. Подойдя к книжным полкам, она потянулась и достала тяже­лую книгу. Это были репродукции картин Микеланджело и да Винчи. Ее холодные руки перелистывали страницы одну за другой. Она дошла до конца и захлопнула книгу. Именно так она и думала. Эти – элегантные одежды скрывали сильные прекрасные мышцы, если только художники вообще могли в своих произведениях правильно передать красоту мужского тела.

И все же она никак не могла объяснить свое собственное поведение. Она и раньше видела муж­чин потрясающей красоты. Но никто из них не делал мир ярче, приближаясь к ней. Ни один из них не мог заставить ее трепетать только от того, что разговаривал. Это было чудо – в этом не было никакого сомнения.

ГЛАВА 2

Как он и пригрозил Фальку и Вэлу, в то утро Алексис ожидал Офелию Мэйтленд с намерением сделать ей предложение. Гостиная в Мэйтленд Ха­узе сверкала от яркого солнечного света и от прояв­ лений образованности Офелии. Образованность бы­ла просто необходима молодым женщинам. Она была эполетами и знаками отличия, по которым джентльмен мог узнать леди.

Он поднял с дивана замысловатую вышивку и отбросил ее в сторону. Он подошел к пианино и принялся листать лежавшие там ноты Шопена и Моцарта. Да, Офелия действительно была об­разованной девушкой, но Алексиса привлекало в ней то, что у нее не было ни соответствующего происхождения, ни соответствующего ума, чтобы рассматривать его прошлое как препятствие для заключения между ними брачного союза.

Но он признавал, что не только это привлекало его в ней. Хотя он не говорил об этом ни Фальку, ни кому-либо другому, Офелия ему действительно нра­вилась. Как только он осознал это, у него в груди тут же сформировался жгучий комок, состоящий из раздражения и страха. А что, если он влюблен и не знает об этом? Как бы то ни было, Офелия, несмот­ря на свои претензии, отличалась беспечностью и чувством юмора, и это вселяло в него надежду.

Ему нужна была надежда, и мысль о том, что он может потерять ее, пугала его больше всего.

И тем не менее он мог бы признаться в подлин­ной причине, которая заставила его приехать сюда, хотя бы себе, в глубине души. Несмотря на то что он относился к женщинам с недоверием, потому что они хотели заполучить его ради его титула или внешности, великодушие Офелии притягивало его к ней. Если Офелия была хорошей и если она его любила, то тогда разве он тоже не хорош? Если она захочет его ради него самого, то он, возможно, сумеет справиться с демонами, построить новую жизнь с Офелией и обрести покой. И даже, может быть, он снова сможет дарить свою любовь.

Кто бы мог подумать, что он найдет свое спасе­ние в Мэйтленде? Мэйтленды были социальными акробатами. Они возникли из безвестности несколь­ко поколений назад и с тех пор взбирались по социальной лестнице с цепкостью горных козлов и ловкостью обезьян. Они хватались за каждую ступеньку, за каждую нишу и выступ респектабель­ности руками и ногами.

Стремления Мэйтлендов были хорошо знакомы де Гранвилям. На протяжении двух столетий учас­ ток Мэйтлендов находился среди ричфилдских вла­дений, как брешь в зубчатой стене прочного замка. Мэйтленды уговорили одного из предков Алексиса продать им землю. На этих землях была выстроена ричфилдская башня, первоначальная крепость пер­вого барона Ричфилда. Его утрата стала гноящейся язвой на груди семьи, а де Гранвиля, продавшего эту землю, с тех пор проклинали все наследники.

Год за годом де Гранвили наблюдали, как Мэй­тленды выкарабкивались из грязи плебейского про­ исхождения, медленно вливаясь в аристократичес­кие круги, вступая в браки со знатью. Алексис не был против того, чтобы рядом с ним жили бывшие ткачи или дубильщики, но он был против наличия такой бреши в своих владениях. На протяжении пяти веков де Гранвили жили и сражались в Ричфилде, и он считал своей честью и обязанностью беречь семейное наследство.

Его семья сражалась на стороне Йорка против Ланкастера во время войны Алой и Белой розы. Приложив огромные усилия, они завоевали распо­ложение Генриха VIII и Елизаветы, пережили Кром­веля и потребовали свои титулы и земли обратно в период Реставрации. Место, где началась вся эта борьба за величие, сейчас находилось в распоряже­нии людей, которые могли стереть его с лица земли и на его месте построить свой собственный, фаль­шивый замок, неустанно прыгая с одной социальной скалы на другую, более высокую.

Офелия, однако, не посвятила себя семейному занятию. В ней он не обнаружил ничего общего с горной козой. Именно Алексис первым ее заметил и начал преследовать девушку. Ему нравилось то, как она легко заводит дружбу с людьми, которые кажутся не на своем месте. Он видел однажды, как она взяла под свою опеку совсем некрасивую девуш­ку и та добилась успеха и всеобщего внимания в течение всего лишь одного званого обеда. И он должен также признать, что если бы она ему не нравилась, то никакие надежды на искупление греха, на попытки возвратить башню Ричфилда не заста­вили бы его появиться здесь. Да, у него всего же была надежда, потому что за последний год девуш­ка ясно дала ему понять, что любит его.

Он представлял себе, как разгневаются его мать и жена Фалька, услышав о его предложении, когда мать Офелии ввела дочь в комнату. Обе выглядели так, будто бы сгорали от усилий спрятать свое волнение, и ему почти не потребовалось приклады­вать усилия, чтобы заставить мать выйти из комна­ты. Беспредметный разговор продлился всего нес­колько минут, и все это время Алексис старался не выдавать своего нетерпения

– Так благородно с вашей стороны нанести визит маме, милорд, – сказала Офелия.

– Это честь для меня, – ответил Алексис.

– И мы также с нетерпением будем ждать вас сегодня на балу.

С него было достаточно. Соскользнув со стула, он пересек комнату и сел на диван рядом с Офелией. Он не обратил никакого внимания на шокированное выражение ее лица. Несколько раз она позволяла ему подходить гораздо ближе. Офелия не была ханжой, и он в последние несколько недель чув­ствовал себя с ней все более и более свободно. Он взял ее руку и поцеловал ладонь, затем отвернул манжет ее платья и провел губами по внутренней стороне запястья.

Он провел языком по ее белой коже и прошептал:

– Знаешь, чего я хочу?

Он молча проклинал себя за этот идиотский вопрос. Он не мог поверить, что в последний мо­мент храбрость покинет его. Ему хотелось быть поэтичным.

– Конечно, знаю. – Офелия учащенно дышала, ее шея и щеки пылали.