Леди неукротимость

Кейт поднялась со скамейки. Она сцепила руки за спиной и стояла, раскачиваясь на пятках. Ханна отставила свою корзину в сторону и вынула из кармана абсолютно бесполезный кружевной плато­чек. Она приложила его к верхней губе, с опасением наблюдая за Кейт.

– Леди Ханна, не хотите ли вы посмотреть новый журнал мод, который мама только что по­ лучила?

– О… м-м… да.

Кейт взяла Ханну под руку, и они направились к замку.

– А пока мы будем смотреть, – сказала Кейт, – вы не могли бы помочь мне с платьем для завтрашнего вечера? Я не очень хорошо разбираюсь в моде, вы же знаете. А я хочу выглядеть особенно привлекательной. Более чем привлекательной.

– Ты хочешь выглядеть красавицей, – сказала Ханна, и в ее глазах зажегся огонь вызова.

– Вы думаете, это возможно? – спросила Кейт.

– Конечно.

Они прошли в комнаты Кейт и вытащили все ее платья. София присоединилась к ним, и впервые в жизни Кейт получила удовольствие от суеты с одеждой. Нельзя было сказать, что она не любила красиво одеться, просто мода диктовала дамам но­сить слишком много всего. Кружева, например. У Ханны было кружево на шее, на рукавах, на подоле. Ее носовой платок был из кружева, капот из кружева и даже туфли были отделаны кружевом. И лентами. То, что не было покрыто кружевом, струилось лентами. Даже на ее капоте были ленты, которые спадали у нее по спине и висели с боков. Голос Ханны никогда не поднимался выше шепота, но ее одежда шумела и шелестела. И Кейт была вынуждена признаться самой себе в том, что ее собственная мать была точно такой же.

Они наконец выбрали платье для вечера, и Хан­на унесла его со словами о том, что к вырезу необходимо немного кружева. Она ушла искать портниху, а София принесла из своей комнаты шка­тулку с драгоценностями и коробку с лентами и бан­тами.

Кейт сидела перед зеркалом, а ее мать примери­вала на нее украшения, выбирая самое подходящее. Занимаясь этим важным делом, София мурлыкала про себя колыбельную. Кейт посмотрела в зеркало на улыбающееся лицо своей матери.

– Ты снова счастлива, ведь так, мама? София замерла с бантом в руке.

– Да, Кэти. Хотя мне очень не хватает твоего отца, когда я не занята. Но все ежедневные буднич­ ные дела отвлекают меня.

– Но это больше, чем отвлечение.

– Да, думаю, что так. – Глаза Софии затума­нились. – В Америке я никогда не чувствовала себя на месте. Все считали меня холодным снобом. Но они не понимали, как это было трудно для меня. Американцы такие открытые, Кейт. Даже сдержан­ная вирджинская семья твоего отца была слишком… слишком свободной. Я никогда не находилась среди людей, которые бы так открыто высказывали свои мысли. А в Калифорнии было еще хуже. Ты не помнишь, как ужасно было там поначалу. Никакой цивилизации. Не было ни церквей, ни книг, ни школ. Почти не было женщин, с которыми можно было бы поговорить. А те немногие женщины, которые там были, ничего не знали ни об Англии, ни о том, какая здесь жизнь. Я пожертвовала очень многим ради того, чтобы быть с твоим отцом.

– Чем ты пожертвовала, мама?

– О, всем этим. – Она повела рукой вокруг, имея в виду замок. – Я была так молода. Я не знала тогда, насколько я люблю общество. Приемы и ба­лы, визиты и охоты. Я выросла с ними и, когда у меня их не стало, поняла, чего я лишилась.

Кейт вздохнула, когда мать поднесла нитку жемчуга к ее шее.

– У тебя так хорошо получается развлекаться. Ты можешь веселиться до двух часов ночи и не уснуть. Тебе даже нравятся визиты. Я ручаюсь, что папа улыбается в этот момент, глядя на тебя с неба.

– У твоего отца никогда не было достаточно терпения, чтобы наслаждаться обществом.

– Папа был самым разумным мужчиной, кото­рого я когда-либо знала, – сказала Кейт. – В от­личие от некоторых моих знакомых мужчин, кото­рые хотят унизить окружающих.

– Теперь я понимаю, откуда этот твой внезап­ный интерес к платьям. Кейт опустила глаза.

– Я не знаю, что ты имеешь в виду.

– Моя маленькая девочка собирается быть кра­савицей. – София сжала плечи Кейт. – Дождись завтрашнего вечера. Но помни, что тебе следует воздерживаться от того, чтобы выглядеть слишком умной. Как бы мила ты ни была, нельзя ожидать восхищения от мужчины после того, как ты заста­вишь его почувствовать собственное невежество.

Кейт взяла из коробки бант и пристроила его как корону у себя на макушке.

– Я не скажу ни единого разумного слова за весь вечер.

Как выяснилось, Кейт не стоило беспокоиться о том, как бы не сказать что-нибудь слишком умное. Она была настолько стиснута корсетом, который ее мать заставила надеть, что могла, задыхаясь, произ­ носить только короткие предложения. Но когда ей принесли кринолин, она уперлась. Вспомнив о зло­ ключениях Офелии, она отказалась надеть его. Ма­му удалось успокоить согласием надеть несколько жестко накрахмаленных нижних юбок.

Все эти неудобства наложились на долгие часы нервного напряжения. Гости прибывали в течение всего дня, пока все комнаты – от спальни королевы Анны до Желтого будуара– не были заполнены. Джулиана представляла Кейт каждому гостю, и Кейт тут же забывала их имена. Затем, по мере того как длился вечер, у нее была возможность запомнить некоторые из них.

Втиснутая в черное шелковое вечернее платье – она была в трауре по Офелии, и ей не приходилось беспокоиться о выборе цвета платья, – Кейт с тру­дом пережила обед из одиннадцати перемен блюд. Обед был подан в большой столовой. Кейт впервые увидела эту комнату, и когда она вошла в нее, с трудом удержалась, чтобы не открыть рот, раз­глядывая белые с золотом панели, потолок двена­дцатифутовой высоты, украшенный позолоченной лепниной, портреты в натуральную величину в бога­тых рамах с резными крылатыми херувимами. Она была уверена в том, что с краю висел портрет Кар­ла I. В другом конце комнаты висела картина Рубенса.

Джулиана попросила Вэла Бофорта сопровож­дать Кейт в столовую. К ее унынию, они сидели рядом с тремя достопочтенными мисс Динкль. Юные леди были дочерьми какого-то виконта или барона, Кейт не могла вспомнить какого. Мерри и Черри Динкль были близнецами. Они соревнова­лись друг с другом в отсутствии вкуса и имели привычку вращать в унисон небольшие букетики, которые были у них с собой.

Достопочтенная мисс Джорджиана Динкль была ненамного лучше. Она ходила на цыпочках и го­ ворила, нарочито растягивая гласные, так что Кейт так и подмывало спросить у нее, не из Техаса ли она родом.

Где-то к середине обеда Кейт удалось запомнить имена еще нескольких человек. Среди них были те, кого она про себя назвала «контингентом признан­ных красавиц»: графиня Ландсборн, мадмуазель Сен-Жермен и леди Фиона Черчилль-Смайт. Кейт не понравилась ни одна из троих. Она решила, что ее антипатия по отношению к ним имеет несколько причин. Ни у одной из них не было корсета, кото­рый скрипел, они все могли передвигаться в своих кринолинах, не застревая при этом в дверях, и каж­дая из них хотела монополизировать Алексиса де Гранвиля.

Алексис, как заметила Кейт, мастерски отбивал­ся от различных женщин, которые пытались захва­ тить его. Он перепархивал от одной женщины к дру­гой, ловко избежал встречи с достопочтенными Динкль и мамой Динкль и проводил большую часть времени с женщиной по имени Каролина Бичуит. Казалось, что миссис Бичуит нравится всем, но Кейт не представилось случая поговорить с ней.

Случилось так, что ей вообще не пришлось мно­го разговаривать за обедом, поскольку все хотели послушать, что расскажет граф Кардиган о крым­ской войне. Кейт слушала рассказ графа о гибели Легкой кавалерийской бригады, одновременно по­глядывая на Вэла. К ее удивлению, молодой человек в течение всего рассказа глядел в свою тарелку. Когда разговор был окончен, она ослабила свою бдительность, но в этот момент Вэл поднял глаза и посмотрел на графа Если где-то на земле и был вход в ад, то он находился в этих глазах. В них было море огня, воющие демоны-мучители и страстная жажда крови. Кейт положила руку на руку Вэла. Он моргнул и опустил взгляд.