чемоданчики с аппаратурой. Открыли чемоданчики, склонились над ребенком, подняли, положили на диван.
Р. не стал мешать, отправился осматривать квартиру. На кухне бедлам: судя по всему, шуровала дамочка с огурцом. На столе открытая литровая банка маринованных томатов, полбуханки черствого хлеба, два наполненных прозрачной жидкостью стакана. Возле плиты — труп хозяйки, молодой женщины лет двадцати пяти. Умерла еще вчера.
Дальнейшие поиски успехом не увенчались. Ребенок был единственным.
Когда Р. вернулся в прихожую, реаниматоры еще тихо переговаривались за закрытой дверью. А двери они по-прежнему закрывают, подумал Р. Хотя прятать правду теперь не от кого. Привычка, доведенная до автоматизма. Как у любого профессионала… Однако никаких эмоций закрытая дверь у него не вызвала — просто констатация факта, не более.
Наконец реаниматоры появились в прихожей. Первый мотнул головой:
— Поздно… Необратимые изменения в мозгу… Ничего не удалось сделать… — говорил тихо, с большими паузами, выдыхаемого воздуха ему тоже не хватало.
Забормотала рация, отправляя реаниматоров по очередному адресу, и они ушли — выполнять свою функцию. А Р. отправился выполнять свою. Неудача в последней квартире огорчения ему не принесла.
Вчерашний день начался как обычно. Воскресенье, выходной. Хотя для Р.
— что воскресенье, что среда. Человек свободной профессии… Зато жена, Света, дома, и завтрак готовить не самому. Правда, придется навестить дочку, посмотреть как там: зять в субботу отбыл в командировку, — но это тоже дело куда как привычное.
За окном хлестал дождь, грохотал по водостокам, и Р. достал из шкафа забытый за неделю зонтик. Потом сели завтракать — не спеша, со вкусом, как всегда по выходным. Ели омлет, говорили о бедах дочки и о надеждах, связанных с сыном, который должен скоро демобилизоваться. О звездных дождях разглагольствовать уже надоело, да и не наблюдалось их в две последние ночи. Когда перешли к кофе, в дверь позвонили, а потом и принялись стучать.
Р. открыл. На пороге Сергеич, сосед.
— Люди! Помогите! С Машей беда!..
Бросились к Сергеичу. Маша, супруга его, на полу, глаза закатываются, лицо — ни кровинки. Света — молодец, сразу схватила свой чемоданчик: врач
— он и в Африке врач… Пока Сергеич вызывал неотложку, сделала Маше укол. Слава Богу, лицо у той порозовело, глаза увидели мир. Подняли Машу, перенесли в спальню на кровать, успокоили Сергеича. И тут все снова: Машины глаза закатываются, лицо белеет, вместо дыхания — хрип… Но неотложка уже прибыла. Спецы выперли Р. и Сергеича из спальни. Света осталась.
Пошли в гостиную. Там у Сергеича настенный экран: Зиночка Коваль, дикторша, вещает что-то об эпидемии, разразившейся в Новосибирске, тысячи мертвых… Не успела досказать, — вдруг! — изображение поехало в сторону, вместо дикторши стена студии, а по ушам пронзительный визг — судя по всему, Зиночкин. И сразу музыку врезали, певичка во весь экран, из современных: смазливенькая, соломенные волосы колтуном, голенькими грудками в ритм песне подрагивает…
— Боже! Что же это?! — Сергеич и сам весь бледный, но держится. Во всяком случае глаза закатывать не собирается.
И вот — зовут в коридор.
— Извините, сударь… Сердце. Ничего уже нельзя было сделать, медицина не всесильна.
Света кивает, подтверждая.
— Какое еще сердце! — взрывается Сергеич. — Да у нее мотор, как у двадцатилетней! Что вы мне тут?.. Светлана Васильевна, вы же знаете!
Спецы пожимают плечами, Света разводит руками. Молча. Медики уходят. Сергеич бросается в спальню, слышны сдавленные рыдания. Света говорит:
— Надо побыть с ним, успокоить.
Р. лезет в соседский холодильник, находит там бутылку «Столичной».
И тут откуда-то вопль. Света вздрагивает. Вопль повторяется на лестничной площадке:
— Светлана Васильевна, помогите! Мама…
Дальше сумасшедшая круговерть. Мечутся по площадке перепуганные соседи. Р. остервенело жмет кнопки телефона, пытаясь дозвониться до неотложки, на экране в гостиной нереальный серый фон, из динамиков — неслыханное шипение… Света летает с чемоданчиком из квартиры в квартиру… Воет Сергеич: «Господи, за что? За что, Господи?!»
А потом каждый уползает в свою нору, словно поняв, что надвигается неотвратимое, закрыв двери на все замки, будто замки могут спасти, будто они не позволят открыться Воротам Неизбежности.
Р. и жена сидят на кухне. В руке у Светы зачем-то шприц, хотя она уже и не рвется в свою поликлинику. Молчаливое ожидание. Р. смотрит на острие шприца. Рука Светы дрожит, игла ходит ходуном.
— Что же случилось? — спрашивает шепотом Света. — Может, нападение?
— Разве что нападение прошлого на настоящее, — говорит Р. — Возможно, где-то, в забытых всеми хранилищах, произошла утечка бактериологических средств.
— Боже! За что?
— Не плачь! Все не умрут… Кто-нибудь на Земле-матушке да останется.
— О Господи! Неужели ты в такие минуты способен думать о всей Земле?! Ты бы лучше о своей семье подумал, о детях, обо мне.
Она позволила себе такой упрек впервые в жизни. В первый раз… И в последний, потому что время пришло. Света роняет шприц и валится на пол. Р. остается сидеть за столом, глядя в серое окно, за которым хлещет летний ливень. Где-то раздается взрыв, и звук этот с какой-то стати вызывает воспоминание о новогоднем празднике. Так же грохают хлопушки… А потом за окном начинает выть сирена — заунывно, тоскливо, так, что сжимается сердце. И лишь в последнее мгновение Р. догадывается, что сердце сжимается не от воя сирены. На мир опускается непроницаемый мрак…
Рассвет забрезжил сразу. Но родной кухни вокруг уже не было. И жены — тоже. Он пришел в себя, сидя на полу в каком-то здании. Встал. Зашевелились и другие. Было много знакомых лиц: художники, поэты, артисты… И тут вышел нелюдь в белом плаще, высокий, горбатый. Объявил им, что они, Вершители, еще могут послужить жизни, потому что уровень энергии у них, творческих работников, выше, чем у всех остальных. Потому они и творческие работники.
Все Вершители были мужчинами. Они выстроились в цепочку и проходили мимо нелюдя, который возлагал на лоб каждому свою ладонь. Подошла очередь и Р. Ладонь у нелюдя оказалась теплой, но это Р. не удивило. Не удивило его и то, что, отойдя от нелюдя, он знал, что ему теперь делать.
Контактная телепатия, подумал он без интереса.
Когда каждый из Вершителей получил задание, их выпустили на улицу. Справившись с ориентацией, Р. обнаружил, что он в родных местах, на Васильевском острове. За спиной высились здания детской больницы на Второй линии. Р. это не удивило и не обрадовало. Так и должно быть. Он отправился выполнять задание и отыскал за вечер троих. Двух мальчиков и девочку. И еще троих за ночь. Двух девочек и мальчика. Ночью же стали попадаться первые мародеры. И нелюдь вооружил Вершителей пистолетами, потому что разбираться с мародерами при помощи голых рук было тяжело. А главное — долго.
Р. поднялся выше, по следующему адресу. Едва ступил на площадку, за левой дверью послышался шум. Он обернулся. В дверном глазке мелькнуло, протарахтел открываемый замок, и дверь распахнулась. На пороге, тяжело опираясь на костыли, стоял испуганный парень лет двадцати.
— Здравствуйте!
Парень был знакомым, на как его зовут, Р. не помнил. Значит, эта память ему не нужна.
— Скажите, что случилось? — шепотом затараторил парень. — Мать вчера как ушла утром, так и не вернулась. По тэвэ ничего не показывают. Тихо как-то кругом, но где-то стреляют… Что произошло? Война?
— Не знаю, — ответил Р.
