Глава 17
Он чувствовал себя старым и одиноким. Одиночество он ощутил впервые за много лет, а старым до сих пор не чувствовал себя никогда.
– Не знала, говорить тебе или нет, – сказала Марта. – Может, и не стоило бы, Джейсон, но ты должен знать. Они все отнеслись вежливо и с пониманием…
– И немного позабавились, – добавил он.
– Вряд ли позабавились, – сказала она. – Но были слегка озадачены тем, что ты так расстроился. Конечно, Земля не может для них значить то же, что для нас с тобой. Некоторые на ней вообще никогда не бывали. Для них Земля просто старая красивая сказка. И все как один указали, что те, возможно, вовсе и не собираются возвращаться и снова поселяться здесь; это может быть просто исследовательская экспедиция, призванная удовлетворить их любопытство.
– Дело в том, – сказал Джейсон, – что их это не очень-то заботит. У них есть звезды – Земля им не нужна. Как ты говоришь, для них это только сказки. Я подумал было о том, чтобы созвать совещание – пригласить старых проверенных друзей, кое-кого из молодых, с кем мы были наиболее близки.
– Это все равно хорошая мысль, – ответила Марта. – Они бы явились, я уверена. Думаю, все бы явились, если б они нам действительно понадобились.
От этого был бы большой прок, они так много всего узнали. Мы о многом даже и не слыхали.
– Я бы не слишком рассчитывал на то, что они узнали, – проговорил Джон. – Все вместе они знают очень много. С тех пор, как они отправились к звездам, общая сумма приобретенных знаний сравнялась или даже превысила знания людей на Земле до Исчезновения. Но эти их знания поверхностны. Они узнали лежащие на поверхности факты, что такая-то вещь возможна или что такое-то действие имеет определенный результат, однако не достигли реального понимания, поскольку не стремились понять, отчего и почему.
Поэтому, хотя они и знают много странных и неразгаданных вещей, толку от этого мало, поскольку они не могут воспользоваться своим знанием. И к тому же многое из этого вообще выше всякого человеческого понимания. Оно настолько чуждо человеческому представлению о вселенной, что его невозможно понять, пока человек не проникнется самым духом инопланетных цивилизаций, не постигнет их способ мышления и…
– Можешь не продолжать, – горько произнес Джейсон. – Я знаю, насколько это невозможно.
– Я не хотел об этом говорить, – сказал Джон, – поскольку знаю, что вам это не понравится. Но, если уж будет совсем плохо, вы с Мартой сможете отправиться к звездам.
– Джон, ты знаешь, что я не смогу этого сделать, – сказал Джейсон. И не думаю, что Марта сможет. Земля у нас в крови. Мы прожили на ней слишком долго. Она стала слишком большой частью нашего существа.
– Я часто думала о том, как бы это было, – сказала Марта. – Я со столь многими разговаривала, и они так много мне об этом говорили. Но если дело до этого дойдет, я не думаю, что смогла бы отправиться сама.
– Ты же видишь, – сказал Джейсон, – мы просто два эгоистичных старика.
И это совершенная правда, сказал он себе. Это эгоизм – так держаться за Землю, заявлять на нее, на всю целиком, свои права. Если вдуматься, Люди имеют полное право сюда возвращаться, будь на то их желание. Они покинули Землю не по своей воле, а были унесены с нее насильно. Раз они сумели найти дорогу обратно, никто не имеет ни юридического, ни морального права им препятствовать. Хуже всего то, понял он, что они непременно захотят разделить с оставшимися на Земле все, что узнали и чего достигли, все свои технические успехи, все свои блестящие новые концепции, все свои глубокие знания, они будут исполнены решимости одарить отсталых землян всеми преимуществами своего продолжавшегося развития. А что будет с племенами, которым ничего этого не нужно? А также с роботами? Хотя, возможно, как раз роботы их возвращению будут только рады. Он мало знал о роботах и о том, как они могут отнестись к подобному обстоятельству.
Через день-два он это узнает. Завтра утром он, Джон и Езекия тронутся вверх по реке вместе с Красным Облаком и его людьми.
Глава 18
(Выдержка из записи в журнале от 9 октября 3935 года).
…А колебался, принять ли все эти путешествия к звездам. Я знал, что другие это делают; я знал, что это возможно; я видел, как они исчезают, а через некоторое время возвращаются. И я с ними об этом говорил; мы все подолгу об этом говорили и, будучи людьми, попытались установить механизм, который делает это возможным, а порой даже – хотя теперь уже не так часто – высказывали сомнения в желательности этого открытого нами свойства. И употребление этого слова – свойство – чрезвычайно показательно, ибо подчеркивает тот факт, что мы не имеем ни малейшего представления о том, как это делается или как эта способность могла проявиться.
Я сказал, что с моей стороны были некоторые колебания относительно того, принять ли путешествие к звездам, и это, как я понимаю, несколько туманное утверждение, и я совсем не уверен, что смогу его прояснить. Я, конечно, принял их разумом и даже чувством, будучи не менее любого другого взволнован тем, что удается осуществить, казалось бы, невозможное. Но принял я их не полностью. Подобно тому, как если бы мне показали какое-нибудь невозможное животное или растение (невозможное в силу каких угодно веских и основательных причин). Видя его, я был бы вынужден признать, что оно в самом деле существует. Но повернувшись и пойдя прочь, я начал бы сомневаться в свидетельстве собственных глаз и сказал бы себе, что в действительности его не видел, вследствие чего мне пришлось бы вернуться и снова на него посмотреть. И когда я отвернулся бы во второй раз, и в третий, и в четвертый, и в пятый, я по-прежнему начинал бы сомневаться и был бы вынужден опять и опять возвращаться, чтобы убедиться снова. Возможно, здесь есть и нечто большее. Сколько ни пытаюсь, я не могу решить, полезная ли это для человека вещь и даже приличествует ли она ему.
Врожденная осторожность, быть может, или неприятие всего слишком уж непривычного (отношение, которое нередко встречается у людей одного со мной биологического возраста) преследуют меня постоянно, нашептывая о какой-нибудь катастрофе, могущей произойти в результате этой появившейся способности. Присущий мы консерватизм не допускает мысли, что такая великая вещь может быть предоставлена человечеству даром, без взыскания некой огромной платы. И потому, полагаю, я подсознательно пришел к следующему убеждению: пока я открыто не признаю, что это так, это не может быть так, а пока это действительно не станет так, платеж может быть отсрочен.
Все это, разумеется, эгоцентризм чистейшей воды и, более того, явная глупость, и иногда я чувствовал, хотя остальные очень старались не подавать виду, что свалял огромного дурака. Ибо путешествия к звездам происходят уже несколько лет, и к этому времени почти все совершили хотя бы одно короткое путешествие. Я, конечно, нет; мои сомнения и оговорки, безусловно, послужат психологическим барьером, хотя об этом вообще бессмысленно рассуждать, поскольку я не собираюсь пытаться. Мой внук Джейсон и его замечательная Марта – одни из немногих, кто тоже не покидал Землю, и из-за своих предубеждений я этому очень рад. Мне кажется, Джейсон любит земли своих предков так же сильно, как я, и я склонен думать, что эта любовь вообще не позволит ему когда-либо отправиться к звездам, в чем – хоть я могу и ошибаться – я не вижу никакой трагедии. Его брат Джон, однако, покинул нас одним из первых и до сих пор не вернулся. Я очень о нем беспокоюсь.
Нелепо, конечно, что я упорствую в своем столь нелогичном отношении к этим путешествиям. Что бы я ни говорил или ни думал, Человек в конце концов совершенно естественным образом порвал свою зависимость от Земли. И в этом-то, возможно, и коренится мое отношение: я ощущаю неловкость при мысли о том, что спустя долгие тысячелетия Человек наконец перестал зависеть от своей родной планеты.
