Дом полон принесенных со звезд сувениров. Как раз сегодня утром Аманда принесла красивый букет престраннейших цветов, который сейчас стоит у меня на столе, собранный на планете, название которой вылетело у меня из головы, – хотя оно не имеет значения, поскольку это не настоящее ее название, а имя, которое дали ей двое людей, Аманда и ее приятель Джордж Она находится в направлении яркой звезды, название которой я тоже не могу припомнить; планета не собственно этой звезды, конечно, а ее меньшего соседа, свет которого настолько слабее, что мы не увидели бы его, даже имея большой телескоп. По всему дому встречаются странные предметы – ветки с сушеными ягодами, разноцветные камни и камешки, куски экзотического дерева, причудливые остатки материальной культуры, подобранные в местах, где когда-то обитали разумные существа. К сожалению, у нас нет фотографий, поскольку, несмотря на наличие фотоаппаратов все еще в рабочем состоянии, у нас нет пленки, чтобы их зарядить. Может быть, однажды кто-нибудь снова разработает способ ее производства, и будут фотографии. Странно, что это заботит меня одного; из остальных никто снимками не интересуется.
Поначалу мы опасались, что, возвращаясь со звезд, кто-нибудь может попасть точно в то место, где находится какой-нибудь большой твердый предмет или другой человек, что в последнее мгновение окажется чрезвычайно неприятно. Не думаю, что этого стоило всерьез бояться, потому что, насколько я понимаю, возвращающийся путешественник перед тем, как нацелиться на следующую точку материализации, заглядывает туда или как-то иначе воспринимает ситуацию и условия в этом месте. Должен признать, что описываю я это весьма невнятно, поскольку, несмотря на то, что уже несколько лет как с этим знаком, я не понимаю, что же, собственно, происходит – возможно, вследствие того, что развившаяся у остальных способность у меня самого совершенно отсутствует.
Во всяком случае – к этому-то я и вел – мы отвели большой танцевальный зал на четвертом этаже под место, где материализуются возвращающиеся путешественники и куда всем остальным запрещено входить, и установили правило, чтобы в зале никогда не было никаких предметов. Кто-то из молодежи назвал помещение Вокзалом, вспомнив о тех поистине доисторических временах, когда автобусы и поезда прибывали и отходили с вокзалов, и название закрепилось. Поначалу оно вызывало бурное веселье, поскольку кое-кому из молодых казалось очень забавным. Должен признаться, что мне оно таковым не кажется, хотя я не вижу никакого вреда в том, как бы они его ни называли.
Я серьезно обдумывал развитие этой способности и, несмотря на некоторые теории, выдвинутые другими, которые путешествовали (и потому полагают, что знают об этом больше, чем я), я считаю, что здесь мы, возможно, имеем дело с нормальным процессом эволюции – по крайней мере, так мне хотелось бы думать. Человек поднялся от занимающего скромное положение примата до разумного существа, начал изготовлять орудия, охотиться, заниматься сельским хозяйством, начал управлять окружающим его миром – словом, многие столетия уверенно продвигался вперед, и продвижение это, надо признаться, не всегда шло на пользу ему самому и остальным. Но главное то, что он развивался, и эти путешествия к звездам, возможно, всего лишь очередная веха на пути его дальнейшего логического развития…
Глава 19
Джейсону никак не удавалось уснуть; он все не мог отделаться от мыслей о Принципе. Почему он начал о нем думать, Джейсон не знал, и, надеясь избавиться от навязчивых размышлений, он попытался проследить, с чего он начал, однако так и не сумел вспомнить, и мысли продолжали одолевать.
Надо заснуть, говорил он себе. Тэтчер разбудит его рано утром, и вместе с Джоном он отправится в лагерь Горация Красное Облако. Путешествие вверх по реке его весьма прельщало, обещая быть интересным, – он уже давно не бывал далеко от дома – но каким бы интересным оно ни оказалось, завтра у него будет трудный день, и ему нужно выспаться.
Он пытался считать овец, пытался складывать в уме числа, ко овцы не желали прыгать через изгородь, а числа таяли в небытии, откуда он их вызывал, и он вновь оставался со своими тревожными думами о Принципе.
Если вселенная находится в стационарном состоянии, если у нее не было начала и не будет конца, если она всегда существовала и никогда не исчезнет, то в какой момент этой вечности появился Принцип – или же он, как и вселенная, вечен? А если вселенная находится в процессе эволюции, появившись в определенной точке пространства и времени, то существовал ли Принцип уже тогда – неизвестно что ниоткуда – или же он зародился позднее, и из чего он зародился? И почему наша галактика, думал Джейсон, почему Принцип решил поселиться в нашей галактике, когда существуют миллиарды других, которые могли бы быть его домом? Может, он появился в нашей галактике и здесь остался, но если так, то какими уникальными особенностями она обладает, чтобы вызвать его появление? Или же это нечто гораздо большее, чем мы можем себе представить, и то, что мы наблюдаем в нашей галактике – всего лишь аванпост намного более крупного соединения?
Разумеется, все это глупо. Ответа ему не найти; он не может предложить ни одной мало-мальски логически обоснованной догадки по поводу того, что же в действительности происходило. У него нет данных; ни у кого нет данных. Единственный, кто может знать, – сам Принцип. Все его размышления, Джейсон понимал, – глупейшее занятие, ему вообще незачем искать ответы. Однако разум его все мучился и мучился вопросами, отчаянно борясь с неразрешимой проблемой, которой ему совершенно не стоило заниматься.
Он беспокойно ворочался на постели и пытался глубже зарыться головой в подушку.
– Джейсон, – из темноты спросила Марта, – ты спишь?
– Почти, – пробормотал он в ответ. – Почти.
Глава 20
Он был гладко отполирован и блестел на утреннем солнце; он сказал, что его зовут Стэнли и он очень рад их приходу. Из пришедших он узнал троих из них – Езекию, Джейсона и Красное Облако, в таком порядке – и сказал, что молва о них дошла до Проекта. Познакомившись с Джоном, он выразил необычное удовольствие от того, что встретил человека, путешествующего среди звезд. Он был учтив и обходителен, и при каждом движении на нем вспыхивали яркие блики, и он сказал, что они поступили по-соседски, нанеся сюда визит, пусть даже спустя все эти долгие годы, и что он в отчаянии, поскольку не может предложить им никакого угощения, ведь роботы не нуждаются ни в пище, ни в питье.
По всей видимости, за ними наблюдали с той самой минуты, когда цепочка каноэ впервые показалась на реке, когда они, вытащив лодки на берег и оставив рядом с ними гребцов, поднялись на вершину утеса, Стэнли их там уже ожидал.
Над утесом вздымалось само сооружение, чем бы оно ни было – огромное, плавно изгибавшееся, тонкое внизу и расширявшееся кверху, черное, но сиявшее на солнце множеством металлических бликов; огромное, поднимавшееся к небу тонким цветком здание, больше похожее на какой-то фантастический монумент или дремлющую скульптуру, чем на здание, и при взгляде на него оно казалось совершенно бессмысленным. Оно было круглым, но окружность не замыкалась, и с одной стороны зиял пустотой вырезанный во всю высоту сооружения сектор.
За ним лежали развалины древнего города, туг и там виднелись остатки разрушенных стен и покосившиеся металлические скелеты зданий, все еще стоявшие на неровной земле и похожие то ли на поднятые стволы каких-то орудий, то ли на застывшие руки мертвецов, зарытых в землю поспешно и не слишком глубоко.
На другом берегу реки тоже виднелись руины, но эта часть города казалась менее разрушившейся, поскольку кое-где все еще возвышались огромные строения.
Стэнли перехватил взгляд Джейсона.
– Старый университет, – пояснил он. – Мы приложили немало усилий, чтобы сохранить отдельные
