американское издание, которое – он не соврал тогда журналисту – в России было представлено хорошо если двумя экземплярами. Его собственным и…
Микешко вообще-то отправлялся туда, где любая подобная литература была доступна, как гамбургеры. А кроме того, с ним ехала вся его обширная библиотека. Однако привычка покупать книги по второму и третьему разу оказалась слишком сильна.
– Погоди, – сказал Микешко водителю, собравшемуся было тронуться на зелёный. И нажал кнопочку, опуская боковое стекло. Охранник, сидевший на переднем сиденье, недовольно обернулся, но промолчал. Из-за кормы джипа сопровождения, стоявшего впритирку за «Мерседесом», раздавались гудки. Потом машины стали выруливать на соседние полосы и, зло визжа шинами, уноситься вперёд. Одна из них чуть не ударила инвалида. Тот живо развернулся вслед и что-то яростно заорал, грозя костылём.
– Эй!.. – окликнул колченогого Михаил Матвеевич. – Поди-ка сюда. Сколько?..
– Да дёшево отдаю, всего десять «зелёных»… – Герой алкогольных сражений с готовностью наклонился к окошку, так что его воинская специальность без труда угадывалась по свежему выхлопу. – Купи лягуху, мужик, а то мне на одной ноге… никто, мать, не берёт…
Один из охранников покинул джип и на всякий случай подошёл к инвалиду. Мужичонка выглядел безобидным, но чем черти не шутят…
Впереди на светофоре вновь загорелся красный, машины опять начали подъезжать и останавливаться. Книга, которую никак не мог продать колченогий, на самом деле стоила не десять долларов, а все пятьдесят. Микешко усмехнулся и выудил из кошелька новенькую бумажку с портретом кудрявого седоватого Гамильтона:
– Держи.
Инвалид принялся стаскивать с шеи мешочек, но тот за что-то цеплялся, и «ветеран», матюкнувшись, порвал хилый полиэтилен. И под бдительным взглядом охранника протянул книгу Микешко:
– Пожалуйста. Читайте на здоровье… Харя у него при ближайшем рассмотрении оказалась сплошь покрыта матёрой многодневной щетиной, а руки, торчавшие из рукавов обтерханного камуфляжа, – крупные, волосатые и в россыпи бородавок. Принимая покупку, Михаил Матвеевич не сумел избежать случайного прикосновения, и было оно весьма неприятным. Влажным и липким. Таким, что финансисту захотелось немедленно вымыть руки. С английским жидким мылом и горячей водой… К сожалению, в «Брабусе» столь глобальные гигиенические возможности не были предусмотрены, но терпеть гнусное ощущение до самого аэропорта Микешко не собирался. Брезгливо отложил только что приобретённую книгу и потянулся к кейсу, который всегда и всюду сопровождал его. Достал пузырёк дезинфектанта, упаковку салфеток – и принялся сосредоточенно оттирать обе руки…
На ветерана колониальной войны он внимания больше не обращал. А тот, осчастливленный десятидолларовым богатством, помахал умчавшемуся «Мерседесу» и что-то закричал вслед. Вероятно, приглашал щедрого покупателя приезжать снова. Потом развернулся и, лавируя между машинами, поскакал к тротуару. Управлялся он с костылями, как акробат.
На подходах к Обуховскому мосту джип сопровождения привычно принял правее, а «Брабус», как всегда, занял место в левом ряду. Его водитель несколько раз косился на светофор, потом посмотрел в зеркальце заднего вида…
Охранник, скучавший с ним рядом, едва не оглох от истошного вопля коллеги. Тренированный парень вздрогнул, начиная оглядываться и бросать руку к кобуре с пистолетом, но движения не довершил. Мощный «Брабус» буквально прыгнул вперёд, вдавив своих пассажиров в спинки сидений. Ракетный полёт длился ровно один метр и окончился гулким ударом в бок ни в чём не повинному джипу. Водитель распахнул дверцу и выскочил наружу, словно удирая от смерти. Охранник смог наконец оглянуться и увидеть, что же так испугало товарища…
…И вылететь из машины через водительское сиденье, потому что правую дверцу заклинило при ударе…
Протараненный джип тяжело шатнулся вправо. Он ещё раскачивался, когда из него посыпалась матерящаяся охрана.
Рослые, далеко не слабонервные парни в один миг обежали столкнувшиеся автомобили. И… остались стоять подле водителя и охранника, которые с лицами цвета манной каши смотрели сквозь прозрачные стёкла внутрь «Мерседеса».
Там, на комфортабельном заднем сиденье, медленно шевелилось, скребло кожаные подушки нечто, способное навеки отбить охоту наслаждаться фильмами ужасов. По костюму и толстым очкам это нечто ещё можно было опознать как Михаила Микешко. Но вот остальное… Остальное было нечеловечески чёрным, с отчётливым баклажанным оттенком. Выпученные глаза, ещё увеличенные толстыми линзами… Исходящий слюной ощеренный рот…
Бывший финансовый гений не замечал ни растерянности охранников, ни – чуть позже – их последних усилий по спасению принципала. Окружающий мир для него уже не существовал. Он плавал, захлёбываясь, в огромной фаянсовой раковине, из которой кто-то по трагическому недоразумению вынул затычку. Руки царапали по гладкой глазури, тщетно пытаясь хоть за что-нибудь зацепиться. Течение носило Михаила Матвеевича стремительными кругами, неумолимо подтаскивая к урчащему отверстию слива. Он знал, что там его ждут. Терпеливо ждут уже много лет.
Когда из отверстия показалась липкая, влажная пятерня и крепко ухватила его, Михаил Матвеевич закричал и забился. Постепенно его конвульсии угасали.
Он не был ни двужильным, ни даже попросту крепким, и водоворот быстро затянул его в темноту.
Сытому удаву нельзя оставаться среди мышей, потому что одна из них может запустить в него зубы…
– Скунс… – протянула Пиновская и покосилась на Дубинина.
Они сидели друг против друга в кабинете Плещеева и двигали по столу фотографии, от которых минимум на неделю пропал бы аппетит у любого нормального человека. Но не у них. Им отрезанные головы случалось держать в холодильниках, на других полках которых – таков быт! – лежали домашние бутерброды…
Осаф Александрович рассматривал цветные блестящие снимки, сдвинув на лоб очки и время от времени вооружаясь большой лупой. Они с Пиновской уже знали, что одноногий инвалид, продавший Микешко книгу, в ближайшем дворе был остановлен местной шпаной, засекшей его удачную сделку. Доллары у мужика отобрали, а самого легонько побили – действительно легонько, лишь для острастки: неча на чужой территории промышлять. Поднявшись, неунывающий попрошайка с завидной скоростью упрыгал куда-то на своих костылях. Наверное, осваивать новый Клондайк. А может – пропивать заначку, не найденную грабителями…
Всё это поведали сотрудникам органов сами участники избиения, до смерти, надо сказать, перепуганные исходом событий и тем, что, оказывается, поколотили возможного убийцу банкира.
Злополучная купюра лежала здесь же, на столе, упакованная в полиэтилен. Дубинин уже успел убедиться, что свежие «пальчики» на ней содержались лишь Микешкины и хулиганов. Отпечатки инвалида, при всём честном народе мусолившего деньгу, отсутствовали.
– Как и следовало ожидать, – сказала Пиновская. Под окнами затормозила голубая «девятка», и скоро в кабинет ворвался Плещеев – взъерошенный и сердитый.
– Мариночка считает, что Скунс, – сообщил ему
Осаф Александрович.
– Не упоминать при мне больше никогда этого имени!.. Запрещаю!.. – Шеф принялся яростно хлопать по карманам в поисках сигарет, потом в очередной раз вспомнил, что больше не курит. Снял куртку и тяжело опустился на стул. Дверь в предбанник осталась приоткрытой, и Наташа, от которой не укрылось состояние любимого начальника, сперва опасливо заглянула внутрь, а затем молча, без распоряжений, внесла кофе на всех и «антитеррористическую» вазочку с конфетами.
Плещеев запустил пятерню во всклокоченную шевелюру:
– Меня сначала хвалить… решили, что это мы постарались. Ах, какая работа, высший класс,
