только реакция апликатора… и не имеет ничего общего с самой природой той звезды, это… это… это…
— Нед!
— Прости, Чарльз!
— Возвращайся в лагерь! Мы все согласны, что Дик — превосходный человек. Именно поэтому он и необходим нам. И ты нам необходим тоже, так что заткнись, наконец, и смотри куда идешь. Будь осторожнее! Спокойней! Спокойней! Спокойней. Что это за зверюга там слева? Прибавь шаг, Нед. Но спокойно. Это единственный способ, сынок! Сохраняй спокойствие.
Глава восьмая
1
Ранним утром следующего дня, когда они вновь встретились, ои чувствовали себя свободнее. Раулинс после ночи, проведенной в лагере под металлической сеткой генератора сна, выспавшийся и отдохнувший, отыскал Мюллера у высокого пилона на краю обширной центральной площади.
— Как ты думаешь, что это? — начал разговор Мюллер, едва заметив его появление. — Такой стоит здесь на каждом из восьми углов площади. Я уже много лет слежу за ними. Они вращаются. Посмотри.
Он указал на один из боков пилона. Подходя, Раулинс на расстоянии метров в десять начал ощущать эамнацию Мюллера. Однако он пересилил себя и подошел поближе. Так близко ему вчера быть не приходилось за исключением той жуткой минуты, когда Мюллер схватил его и притянул к себе.
— Видишь это? — спросил Мюллер, постукивая по пилону.
— Какой-то знак.
— У меня ушло чуть ли не шесть месяцев на то, чтобы нацарапать его. Я пользовался обломками кристаллов вон от той стены. Каждый день я посвящал этому час, а то и два, пока не получил четкий след на металле. Потом наблюдал. На протяжении одного местного года пилон совершает один полный оброт, а значит — он вращается. Незаметно, но вращается. Что-то вроде календаря.
— А он… а ты… а ты когда-нибудь…
— Ближе к делу сынок.
— Прости. — Раулинс отступил на пару шагов, стараясь не показать, что эта близость плохо влияет на него. Он был оглушенный, растерянный. На расстоянии в пять метров он уже почувствовал определенное облегчение, но не без того, чтобы выдержать это, он был вынужден постоянно повторять про себя, что переносит эманацию с каждой минутой все лучше.
— О чем ты спрашивал?
— Ты наблюдаешь только за этим пилоном?
— Я сделал знаки еще на паре. Наверняка все они вращаются. Однако их механизмы я не обнаружил. Под этим городом скрываеться какой-то фантастический мозг. Старый, насчитывающий миллионы лет, но все еще работающий. Может быть, это какой-то жидкий металл, в котором циркулируют первоэлементы сознания. Этот мозг заставляет вращатся пилоны, следить за чистотой воды, чистит улицы.
— И расставляет ловушки.
— И расставляет ловушки, — подтвердил Мюллер. — Но для меня это непонятно. Когда я копал и тут и там, под тротуаром, я натыкался только на почву. Может быть, вы, сукины дети археологи, сможете локализовать мозг этого города? Ну? Есть какие-нибудь наметки?
— Вроде бы никаких, — сказал Раулинс.
— Ты говоришь это без особой уверенности.
— Потому что не знаю. Я не принимаю никакого участия в работах на территории лабиринта. — Раулинс невольно виновато улыбнулся. Он тут же пожалел об этом и услышал по контрольной линии замечание Бордмана, что виноватая улыбка как правило заранее отмечает ложь, и что Мюллер в любую минуту может сообразить это. — Я преимущественно работал снаружи, — обьяснял он Мюллеру, — вел исследования у входа. А потом, когда вошел, то направился прямо сюда. Так что я не знаю что наоткрывали тут другие. Если вообще они что-то открыли.
— Они собираються вести раскопки на улицах? — спросил Мюллер.
— Не думаю. Теперь мы так часто не копаем. У нас есть исследовательская аппаратура, сенсорные устройства и зондирующие лучи. — Захваченный собственнной импровизацией, он продолжал: — Разумеется, когда-то археология несла разрушения. Чтобы исследовать то, что находиться под пирамидой, надо было пирамиду разобрать. Но сейчас для многих работ мы можем использовать роботов. Понимаешь, это новая школа — исследование грунта без раскопки его. Таким образом мы сохраняем памятники прошлых дней…
— На одной из планет Эпсилон Индейца. — сказал Мюллер, — какие-нибудь пятнадцать лет назад группа археологов разобрала древнейший погребальный павильон неизвестного происхождения и ни одним способов не удалось восстановить это сооружение, поскольку никто не знал, на каком принципе оно было построено. Как бы ни пытались сложить его, оно падало, и это была огромная потеря. Я случайно видел его развалины несколько месяцев спустя. Разумеется ты знаешь эту историю.
Раулинс истории этой не знал. Покраснев, он произнес:
— Ну… в любой области всегда отыщутся свои халтурщики…
— Лишь бы их здесь не было. Я не потерплю никаких разрушений в лабиринте. Это не значит, что у них нашлось бы много возможностей для этого. Лабиринт превосходно защищает себя. — Мюллер неторопливо отошел от пилона.
Раулинс чувствовал все большее облегчение по мере того, как росло расстояние между ними, но Бордман посоветовал ему пойти за Мюллером. Тактика преодолевания недоверчивости Мюллера предусматривала намеренное пребывание в эмоциональном поле. Не оборачиваясь, Мюллер произнес как бы сам себе:
— Клетки опять закрыты.
— Клетки?
— Посмотри… вон там, на той улице. Раулинс увидел нишу в стене здания. Прямо из мостовой вырастало несколько десятков прутьев из белого металла, постепенно изгибающихся и входящих в стену на высоте примерно четырех метров. Таким образом, они создавали нечто вроде клетки. Другую такую же клетку он разглядел дальше на той же улице.
Мюллер сказал:
— Всего их двадцать, они симметрично расположены на улицах, отходящих от площади. Трижды за то время, пока я здесь нахожусь, клетки открывались. Прутья как-то вдвигаются в тротуар и исчезают. Последний, третий раз это произошло позавчера ночью. Я никогда не видел самого процеса открытия или закрытия. И на этот раз проворонил.
— Для чего, как тебе кажется, могли служить эти клетки? — поинтересовался Раулинс.
— В них содержались опасные звери. Или же плененные врани, быть может. Для чего же еще могут служить клетки?
— Но ведь они открываються до сих пор.
— Город все еще заботится о своих жителях. В наружные зоны проникли враги. Вот клетки и ждут в готовности на тот случай, если кто-то из них будет пойман.
— Ты говоришь о нас?
— Да. О врагах. — В глазах Мюллера неожиданно блеснула параноидальная ярость. Угрожающе быстр после логических рассуждений последовал этот холодный взрыв. — Хомо сапиенс! Самое безжалостное, самое грязное и самое подлое животное во Вселенной!
— Ты говоришь так, словно сам в это веришь…
