глядя на эту парочку, я плоховато понимал, куда именно прилетел. К тому же потом была не «Волга» с шашечками, а этот умопомрачительный джип с охраной, и разговоры через космос, и нервотрепка, и наконец, сверкающий огнями международный воздушный порт…
Что характерно, раньше я и был-то в новом Шереметьеве раза два всего или три — встречал кого- то, а может, провожал. Сами мы с Белкой до нашего панического бегства на Багамы по загранкам попутешествовать толком не успели. У неё в активе была Восточная Германия давней поры, когда из немецких школ группами по обмену ездили, а у меня — Болгария, ну та, которая «курица — не птица». Так что из Шереметьева по-людски, с загранпаспортом, как все нормальные граждане, мы ещё никуда не летали. И вот летим. Нынешний, очень современный, на удивление чистенький и даже приятно пахнущий аэропорт напоминал скорее о европах и америках, а ностальгических чувств не вызывал никаких. Полузабытая родная Москва осталась где-то там, в потустороннем пространстве мечты, здесь — я снова оказался в огромном, пестром, любимом и ненавистном, но в общем-то принадлежащем мне по праву цивилизованном мире.
Разыскав маленькую вывеску-рекламку «Турфирма „Светочь“» на груди у сотрудника, стоявшего в числе прочих под огромным табло в зале вылета и раздававшего билеты по списку, мы вычислили «своих». Тверские ребята с огромными сумками приехали все вместе на автобусе и, получив от турагента необходимые бумажки, заполняли теперь декларации за высоким буфетным столиком. Я тут же спросил, кто из них будет Паша Гольдштейн. Это был человек, двоюродная племянница которого, живущая в Москве, якобы и рекомендовала мне через общих знакомых отправиться вместе с тверяками в шоп-тур. Легенду готовили наспех, всерьез поддерживать разговор на эту тему я бы не смог, но надо же было с чего-то начинать. В общем, я поспешил представиться писателем, жену обозначил как редактора, а сына назвал будущей знаменитостью. После чего агрессивно осведомился:
— Фантастику читаете?
— Всякое почитываем, — уклончиво отозвался Гольдштейн.
И я счел возможным извлечь из сумки свою «Подземную империю», предусмотрительно доставленную мне охраной.
— Сколько лететь до этого Дубая?
— Четыре часа с лишним.
— Ну вот, — сказал я, — делать нечего будет, как раз и развлечетесь.
Гольдштейн улыбнулся с легким сомнением, но от книги отказываться не стал, поблагодарил, и пока я делал дарственную надпись, выдвинул сразу два предложения: перейти на «ты» и выпить по этому поводу, как только пройдем таможню. Оба предложения были приняты и реализованы с блеском. На «ты» я всегда перехожу запросто с людьми любого возраста и уровня. Имея привычку думать иногда на английском языке, в котором не существует особой формы вежливого обращения, разве что к Богу, при переходе на русский я с легкостью начал бы «тыкать» хоть Римскому Папе, хоть президенту России. А Паша Гольдштейн был всего лет на десять старше меня, выглядел к тому же замечательно, то есть молодо: спортивный, подтянутый, черные курчавые волосы с едва заметной проседью, классический иудейский профиль, смуглая от постоянно обновляемого загара кожа и серо-голубые улыбчивые глаза. Я сразу проникся к нему симпатией, а Белка мне потом призналась, что как мужчину она не могла его не отметить. («Роскошный мэн, ну просто смерть девкам!»)
Едва пересекли границу, Паша начальственно распорядился:
— Оставляй жену вещи сторожить, и пошли во «Фри шоп» за пивом. Ты сколько с собой-то взял?
— Чего? Денег? — не понял я.
— Деньги — это твое личное дело. Бутылок сколько взял?
— Ни одной, — признался я честно. — А что?
— «А что!» — передразнил он. — Санкта симплицитас! Тебе не объяснили разве, в какую страну мы едем?
— Они там и вправду, что ли, по Корану живут?
— Не то слово! — распалялся Гольдштейн. — Там даже пива купить негде! Это не страна — это черт знает что!.. Ну, ладно, ещё не поздно твою ошибку исправить, в московском «Дьюти фри» тоже сейчас цены божеские…
В общем, мы взяли по упаковке пива «Карлсберг» (полтора доллара за пол-литровую банку — это было действительно недорого — я натурально на глазах становился торговцем по своим взглядам!), а чтобы не стать халявщиком в тверской компании, прикупил ещё три литрухи джина «Бифитер» и скромную бутылку скотча «Катти Сарк». От роскошного виски-молт «Аберлор», на которое сразу упал глаз, пришлось воздержаться, дабы не шокировать Пашу стоимостью этого напитка, все-таки я же косил под бедного литератора, собирающегося заняться челночным бизнесом. И, наконец, в самый последний момент, покупая лимонад Рюшику, я вспомнил, что Белка по старой московской привычке предпочитает джин, заранее разбавленный тоником, и добавил в корзину ещё и упаковку зеленых баночек «Гриноллса». Со всем этим чудовищным по понятиям правоверного мусульманина грузом мы и вернулись в пустующее кафе наверху, где ребята, взяв себе по салатику на закусон, уже разливали в пластиковые стаканчики можжевеловую водку «Тверь».
— А вот откушайте нашего доморощенного джина! — предложил лысоватый коренастый мужичок, которого все звали Николаичем, — «Бифитера» мы ещё успеем похлебать.
Я присел к столику и обвел взглядом собравшихся. Андрюшка, у которого вдруг проснулся аппетит, уже съел, как всегда без хлеба, одну сосиску, а перед второй ждал обещанного спрайта, коего я принес всего две баночки — только в дорогу — этого добра и в Эмиратах хватает. (А вот тоника, к слову сказать, в Дубае не оказалось вовсе, так что запасаясь напитками в Шереметьеве, я был поразительно прозорлив.)
Белка уплетала салатик, орудуя пластмассовой вилочкой, выпить за знакомство она тоже не отказалась, правда, водку попросила разбавить апельсиновым соком.
Рядом с моей благоверной сидела жена Николаича — Наталья — крупная, полная блондинка, похожая на торговку из мясных рядов, но в действительности врач с московским дипломом, опытный хирург, забросившая практику из-за издевательски маленькой зарплаты. Николаич, кстати, тоже был не из дворников — выпускник политеха и до недавнего времени зам. главного инженера на комбинате «Химволокно».
Напротив расположились Боря Зданович, Костик Чижов и их жена Алина Воропаева. По паспорту в настоящий момент Алина была, разумеется, женою кого-то одного, но кого именно, я так и не понял до самого конца путешествия. Паша уверял, что в Твери она живет поочередно то с одним, то с другим, а в поездках эти трое всегда берут (в целях экономии) двухместный номер, причем в путевку одного из мужей вписывают как ребенка во избежание ненужных вопросов. А в стамбульских и дубайских отелях никого и никогда не тревожило, что они сдвигали кровати и спали втроем под одним одеялом. Костик, кроме челночества, работал ещё корреспондентом городской газеты, а Боря теперь уже нигде не работал, но в прошлой жизни успел получить степень кандидата исторических наук и слыл великим эрудитом.
Незаметнее других держалась ещё одна специфическая «семейка»: Игорь со странной фамилией Мыгин и его любовница Наташка Крутова. Игорь несколько лет назад развелся с женою и был чист перед Богом, а Наташка, удачливая бизнесменша, владеющая сетью магазинов в Твери и мужем-профессором на двадцать лет её старше, разводиться не собиралась, тот её полностью устраивал, да и дети почти взрослые, скандалы никому не нужны, и вообще, надо быть полной дурой, чтобы в тридцать шесть лет всю свою жизнь раком поставить. Денег, которые крутились у Наташки в обороте, давно уже хватало на то, чтобы снаряжать в поездки за товаром хоть целый штат наемных работников, но она предпочитала по традиции ездить сама, и обязательно с Игорем — он был у неё не наемный, а добровольный помощник с небольшой долей в прибыли и с большими мужскими достоинствами. Однако Тверь — город маленький, и людей, посвященных в тайну отношений Игоря и Наташки просили лишний раз не трепаться об этом. Более того, вечные челночные любовники, они каждый раз демонстративно и кокетливо избегали камер, и вся довольно-таки постоянная команда уже знала: этих придурков фотографировать только по отдельности.
Наконец, десятый и самый молодой участник мероприятия — Витёк, Виктор Хрунов. Этот лишь во
