какие будут приказания.
- Почему я не слышал вопроса?
- Ты видел вопрос. Помнишь, там мигал красный огонек? Это был вопрос. Том задавал его по- своему.
Малыш перелился на пол.
- Феноменально! - тихо-тихо сказал он моим голосом. - Это игра. Феноменальная игра. Щелкунчик!
- Что значит «щелкунчик»? - спросил вдруг Комов.
- Не знаю, - сказал Малыш нетерпеливо. - Просто слово. Приятно выговаривать. Ч-чеширский кот. Щ-щелкунчик.
- А откуда ты знаешь эти слова?
- Помню. Два больших ласковых человека. Гораздо больше, чем вы… По бим-бом-брамселям! Щелкунчик… С-сверчок на печи. Мар-ри, Мар-ри! Сверчок кушать хоч-чет!
Честно говоря, у меня мороз пошел по коже, а Вандерхузе побледнел, и бакенбарды его обвисли. Малыш выкрикивал слова сочным баритоном: закрыть глаза - так и видишь перед собой огромного, полного крови и радости жизни человека, бесстрашного, сильного, доброго… Потом в интонации его что-то изменилось, и он тихонько пророкотал с неизъяснимой нежностью:
- Кошенька моя, ласонька… - и вдруг ласковым женским голосом: - Колокольчик!… Опять мокренький…
Он замолчал, постукивая себя пальцем по носу.
- И ты все это помнишь? - слегка изменившимся голосом произнес Комов.
- Конечно, - сказал Малыш голосом Комова, - а ты разве не помнишь все?
- Нет, - сказал Комов.
- Это потому, что ты размышляешь не так, как я, - уверенно сказал Малыш. - Я помню все. Все, что было вокруг меня когда-нибудь, я уже не забуду. А когда забываю, надо только поразмыслить хорошенько, и все вспоминается. Если тебе интересно обо мне, я потом расскажу. А сейчас ответь мне: что вверху? Ты вчера сказал: звезды. Что такое звезды? Сверху падает вода. Иногда я не хочу, а она падает. Откуда она? И откуда корабли? Очень много вопросов, я очень много размышлял. Так много ответов, что ничего не понимаю. Нет, не так. Много разных ответов, и все они спутаны друг с другом, как листья… - он сбил листья на полу в беспорядочную кучку. - Закрывают друг друга, мешают друг другу. Ты ответишь?
Комов принялся рассказывать, и Малыш опять заметался, трепеща от возбуждения. У меня зарябило в глазах, я зажмурился и стал думать, как же это аборигены не объяснили Малышу таких простых вещей; и как это они исхитрились так его одурачить, что он даже не подозревал об их существовании; и как это Малыш умудряется помнить так точно все, что слышал во младенчестве; и как это, в сущности, страшно - особенно то, что он ничего не понимает из запомненного.
Тут Комов вдруг замолчал, в нос мне ударил резкий запах нашатырного спирта, и я открыл глаза. Малыша в кают-компании не было, только слабый, совсем прозрачный фантом быстро таял над горстью рассыпанных листьев. В отдалении слабо чмокнула перепонка люка. Голос Майки обеспокоенно осведомился по интеркому:
- Куда это он так почесал? Что-нибудь случилось?
Я взглянул на Комова. Комов с шелестом потирал руки, задумчиво улыбаясь.
- Да, - проговорил он. - Любопытная картина получается… Майя! - позвал он. - Усы эти появлялись?
- Восемь штук, - сказала Майка. - Только сейчас пропали, а то торчали вдоль всего хребта… Причем, цветные - желтые, зеленые… Я сделала несколько снимков.
- Молодец, - похвалил Комов. - Теперь имейте в виду, Майя, при следующей встрече обязательно будете присутствовать вы… Яков, забирайте регистрограммы, пойдемте ко мне. А вы, Стась… - он встал и направился в угол, где был установлен блок видеофонографов. - Вот вам кассета, Стась, передайте все в экстренных импульсах прямо в Центр. Дубль я возьму себе, надо проанализировать… Где я тут видел проектор? А, вот он. Я думаю, в нашем распоряжении еще часа три-четыре, потом он снова придет… да, Стась! Поглядите заодно радиограммы. Если есть что-нибудь стоящее… Только из Центра, с базы или лично от Горбовского или от Мбога.
- Вы меня просили, - сказал я, поднимаясь. - Вам еще надо поговорить с Михаилом Альбертовичем.
- Ах, да! - лицо Комова стало виноватым. - Знаете, Стась, это не совсем законно… Окажите любезность, выдайте запись сразу по двум каналам: не только в Центр, но и на базу, лично и конфиденциально Сидорову. Под мою ответственность.
- Я и под свою могу, - проворчал я уже за дверью.
Придя в рубку, я вставил кассету в автомат, включил передачу и просмотрел радиограммы. На этот раз их было немного - всего три; видимо, Центр принял меры. Одна радиограмма была из информатория и состояла из цифр, букв греческого алфавита и значков, которые я видел, только когда регулировал печатающее устройство. Вторая радиограмма была из Центра: Бадер продолжал настойчиво требовать предварительных соображений относительно других вероятных зон обитания аборигенов, возможных типов предстоящего контакта по классификации Бюлова и тому подобное. Третья радиограмма была с базы, от Сидорова: Сидоров официально запрашивал Комова о порядке доставки заказанного оборудования в зону контакта. Я пораскинул умом и решил, что первая радиограмма Комову может понадобиться; третью не передать неудобно перед Михаилом Альбертовичем; а что касается Бадера - пусть пока полежит. Какие там еще предварительные соображения.
Через полчаса транслирующий автомат просигналил, что передача закончена. Я вынул кассету, забрал две карточки с радиограммами и отправился к Комову. Когда я вошел, Комов и Вандерхузе сидели перед проектором. По экрану взад и вперед молнией проносился Малыш, виднелись наши с Комовым напряженные физиономии. Вандерхузе сидел, весь подавшись к экрану, поставив локти на стол и захватив бакенбарды в сжатые кулаки.
- …резкое повышение температуры, - бубнил он. - Доходит до сорока трех градусов… И теперь обратите внимание на энцефалограмму, Геннадий… Вот она, волна Петерса, снова появляется…
На столе перед ними были расстелены рулоны регистрограмм нашего диагностера, множество рулонов валялось на полу и на койке.
- Ага… - задумчиво говорил Комов, ведя пальцем по регистрограмме. - Ага… Минуточку, а здесь у нас что было? - он остановил проектор, повернулся, чтобы взять один из рулонов, и заметил меня. - Да? - сказал он с неудовольствием.
Я положил перед ним радиограммы.
- Что это? - спросил он нетерпеливо. - А… - он пробежал радиограмму из информатория, усмехнулся и отбросил ее в сторону. - Все не то, - сказал он. - Впрочем, откуда им знать… - потом он проглядел радиограмму Сидорова и поднял глаза на меня. - Вы отправили ему?…
- Да, - сказал я.
- Хорошо, спасибо. Составьте от моего имени радиограмму, что оборудование пока не нужно. Вплоть до нового запроса.
- Хорошо, - сказал я и вышел.
Я составил и отправил радиограмму на базу и решил посмотреть, как там Майка. Мрачная Майка старательно крутила верньеры. Насколько я понял, она тренировалась в наведении пушки на далеко разнесенные цели.
- Безнадежное дело, - объявила она, заметив меня. - Если все они одновременно в нас плюнут, нам каюк. Просто не успеть.
- Во-первых, можно увеличить телесный угол поражения, - сказал я, подходя. - Эффективность, конечно, уменьшится порядка на три, на четыре, но зато можно охватить четверть горизонта, расстояния здесь небольшие… А во-вторых, ты действительно веришь, что в нас могут плюнуть?
- А ты?
- Да непохоже что-то…
- А если непохоже, то чего ради я здесь сижу?
