— Согласен, — ответил Альберт.
Галю не спросили. Она всегда пила, когда наливали. Алик вернулся рукой на гладкое бедро и жарко произнес:
— Галя. Я хочу познакомить вас с одним моим другом…
— Я согласна, — ответила Булкина, даже не дослушав.
— Его зовут Доктор Ватсон, — закончил предложение Альберт.
— Он с какого отделения? — Галя перебрала в уме всех докторов, которых знала. Их набралось немало, но Ватсона среди них не было точно. Шпательсон и Пенисман были, а вот Ватсона не было. Булкина вопросительно посмотрела на Клима. Тот пожал плечами и снова налил,
— Это хомяк! — гордо произнес Альберт. — Мы живем вместе.
Галина округлила глаза. Такой подлянки романтически настроенная девушка никак не ожидала.
— Как же это? — только и смогла она произнести.
Клим протянул ей стакан. Медсестра выпила залпом. Альберт продолжил:
— У моего друга сегодня день рождения. Я имею честь пригласить вас на торжество!
— Вот это разговор. — Клим сразу оживился. — Я уж думал, ты здесь решил навеки поселиться. А ты не переживай заранее! — Он по-дружески ткнул в бок Галину. — Примем предложение. Пойдем посмотрим, что к чему. Как говорят в хирургии, «Ворвемся — разберемся!» Только вот тебе, Алик, так по больнице ходить нельзя. Вещи отнимут, морду набьют. Надо переодеться.
С этими словами Распутин полез в шкаф. Через минуту из недр антикварного монстра на свет появилась кожаная косуха, вся в заклепках, такие же штаны и огромные ботинки с железными пряжками. В довершение ко всему с верхней полки он достал шлем. с тонированным стеклом-забралом и надписью «Мементо море!» Распутин бережно обтер его чьим-то халатом и протянул другу:
— Носи! В этом тебя бить не станут!
В больничном холле загадочный мотоциклист под настороженными взглядами московских имиджмейкеров и местных мордоворотов из службы безопасности крупнейшего банка города подошел к почтовому ящику. Его покачивало. Ботинки рокера звякали пряжками в такт шагам. Из-за темного стекла щель для писем была почти неразличима. Но он уверенно попал в нее конвертом с первой попытки. Докладная ушла по адресу. На утреннем совещании в 108-м отделении милиции ее прочитали с чувством. И с выражением. Под несмолкающее натужное хрипение личного состава. Начальник отделения закончил художественное чтение в одиночестве. Остальные сотрудники лежали под столом, переживая приступ дикого хохота. Он усилием воли свел расползающиеся в улыбке губы и недоуменно спросил коллектив:
— То есть я теперь — Юстис?
Из-под стола донеслось сдавленное мычание.
Глава 21
ВОЙНА, ТЕЛЕНОК И ЗАПЧАСТИ
Главная лестница больницы имени Всех Святых вот уже несколько десятков лет служила контрольно-следовой полосой на границе между миром совершенно больных и миром условно здоровых граждан. То есть тех, кого еще не обследовали. Артур Александрович Кнабаух стоял у ее подножия, как опытный пограничник. Он уже побывал с обеих сторон и не нашел для себя ничего интересного ни там, ни там. Цепким взглядом Мозг просеивал людей, суетящихся вокруг больницы. Лицо его было недовольным. Мозг не менял белье вторые сутки. Это выбивало из колеи. Настроение катастрофически падало.
Наблюдение за везунчиком Потрошиловым оказалось задачей не из легких. Клиент был не так прост и глуп, как могло показаться на первый взгляд. При всей своей проницательности Мозг никак не мог «просчитать» этого загадочного человека. С первых же минут слежки Кнабаух почувствовал неладное.
Потрошилова пасла охрана. Огромный тип неприятной наружности не отходил от объекта ни на шаг. Например, он просидел всю ночь под дождем возле отделения милиции. Профессионал высочайшего класса ни на минуту не отлучился со своего поста, демонстративно справляя нужду прямо на газон под окнами казенного дома.
Понять, что происходит, Мозг не мог. По его мнению, охрану обычно нанимают люди богатые. Сын нефтяного магната из Якутии мог себе это позволить. Тут все было правильно. Но чтобы дитя олигарха служило в милиции за копейки? Неувязочка бросалась в глаза.
Любая попытка войти в контакт с «наследником» или хотя бы просто приблизиться к нему пресекалась безжалостными побоями с нанесением непоправимых телесных повреждений. Сам Потрошилов относился к происходящему с равнодушной жестокостью. Кровавая расправа над старым человеком, произошедшая прямо на его глазах, не вызвала и тени сочувствия. Будто произошло нечто привычное и обыденное. Как, например, взятка чиновнику или хамство начальника жилконторы.
Кнабаух зябко поежился. Из того, что он увидел, напрашивалось три основных вывода. Во-первых, учитывая плохую переносимость боли, придется избегать прямых контактов с объектом. Во-вторых, кроме него есть еще люди, желающие разбогатеть вместо Потрошилова-младшего. А в-третьих, эти люди ему не нравятся!
Размышляя таким образом, он стоял и почесывался. Несвежее белье крайне тяготило. Рядом раздавалось невнятное бурчание вперемежку с резкими выдохами. Коля-Коля отрабатывал нижний левый крюк с уходом головой вправо. Что-то у него там не складывалось, и тренировка затянулась.
После полудня солнце окончательно проснулось и высыпало на асфальт очередную партию раскаленных углей. В кустах, где затаились Диоген и Сократ, насекомые начали умирать от обезвоживания. Даже бесчувственные посланцы никому не известной «якутсы» вынуждены были снять полушубки и унты, после чего смертность в рядах насекомых резко возросла. Не известный доселе газ вызывал у них рвоту, судороги и остановку дыхания. Анютины глазки полегли в радиусе полутора метров и теперь не могли быть использованы как источник воды и пищи.
— Солнце, однако, — сел на корточки Сократ.
— Да, — лег на землю Диоген.
Моченый появился на лестнице злой и порывистый. Впервые в жизни он досрочно покидал государственное учреждение. Из неврологического отделения пахана выписали с треском. За «нарушение больничного режима».
Впрочем, он не жалел. В больнице порядка не было. По фене никто не базарил. Местные вертухаи в белых халатах свободно творили беспредел — всех сажали на иглу и дрались молотками. Народец в палатах лежал как попало. Попытка утвердиться и занять лучшую койку у окна не увенчалась успехом. Распределить места «по понятиям» тоже не получилось. Авторитета просто кинули в коридор возле параши, как последнего чушка. На просьбу перевести его в «одиночку» была названа сумма, которую он даже не смог перевести в рубли. Попытка организовать бунт против клизмы закончилась выпиской.
Собранные заботливым фельдшером «скорой» зубы местный врач-стоматолог привинтил на сохранившиеся кое-где штифты. Теперь протезы терли нижнюю губу и громко клацали друг о друга во время разговора. Гнида, выписавшийся одновременно с паханом и по тем же причинам, старался держаться от него подальше.
— Слышь, — Моченый провел языком по остаткам зубных протезов, — как я его жрать-то теперь буду?
— Без понятия, — уклончиво ответил Гнида.
— На мелкие куски покопаю и проглочу не жуя, — упрямо проговорил Моченый и оскалился.
Он сел на корточки, скрипя протезом ноги, привалился спиной к перилам и уставился на двери главного входа.
Его появление на лестнице не прошло незамеченным. Завидев конкурента, Мозг внутренне собрался и приготовился к бою. С минуту он сравнивал габариты и физическую форму старика-уголовника и
