Коли-Коли. Зэк, конечно, выглядел жутко. Но профессиональные навыки боксера и разница в возрасте не оставляли криминальному типу никаких шансов.
— Любезный! — решился, наконец, Кнабаух.
Моченый не отреагировал. Он даже не мог представить, что так обратились к нему.
— Голубчик! — еще громче произнес Мозг и сделал шаг вперед.
Зэк продолжал наблюдать за входом в больницу.
Мозг оглянулся, проверяя, рядом ли Коля-Коля, и, увидев успокаивающие выпады, выкрикнул.
— Слышь ты, козел!
Моченый медленно повернул голову и улыбнулся. Протезы зубов натерли десны, и по ним тонкими струйками текла кровь. Красные зубы чередовались с пустыми проемами, в которых торчали обломки железных стержней — штифтов. Холеный интеллигент ему не понравился. Слова, которые он произнес, — еще больше.
— Не по рангу тебе так базарить, — прошипел пахан.
Металлические стержни во рту со скрежетом и визгом скользнули по керамике. Звук получился, как от трения гвоздя о стекло.
— Николай, — не поддаваясь панике, громко позвал Мозг через плечо.
— Ринги, ринги. Хук, хук, — донеслось из-за спины.
Кнабаух несколько успокоился и смело вернулся к разговору.
— Бросьте ваши уголовные прихваты. Здесь не Туруханский край. Я вижу, вы собираетесь с нами конкурировать? Предупреждаю. Вам лучше отказаться от этой затеи.
Гнида прислущался, но вмешиваться не стал. Опытный зэк отступил на пару шагов и начал прикидывать, как они с паханом будут уходить после убийства.
— Заткни кормушку, ханурик. — Моченый, прихрамывая, пошел на сближение. — «Телок» мой, и я его сожру!
Если бы Мозг знал, что старый зэк собирается съесть Потрошилова в смысле «захавать», может, и отступил бы. Но такого кошмара он не мог себе даже представить, а потому продолжал вести непростые переговоры:
— Не рекомендую мне угрожать! У нас найдется способ поставить на место зарвавшегося урку!
— Сявка поротая! — брякнул зубами Моченый и рванулся к цели, вытянув вперед руки.
— Николай, бокс! — скомандовал Кнабаух и отскочил в сторону.
Нижний левый, отработанный за последние двое суток до совершенства, прошел в переднюю брюшную стенку Моченого по всем правилам. От грязноватого льняного костюма отвалились пуговицы даже на рукавах. Легкая ткань на спине лопнула. Дальше бой проходил, как по учебнику: уход корпусом вправо в стиле Мухаммеда Али, пауза, затем серия в голову на добивание.
Нога отвалилась после первого же удара. Глаз запрыгал по ступенькам, весело подмигивая прохожим. Наспех привинченные бесплатным врачом зубы мелкой крошкой захрустели под ногами. Коля- Коля, радостно подпрыгивая, вскинул руки над головой и поклонился ошарашенным зрителям.
— Николай, отходим! — крикнул Мозг и потянул за рукав победителя,
— Повезло, что у больницы, однако, — произнес кто-то в кустах.
Гнида схватился за сердце и побежал в приемное отделение. По дороге и внутри он жалобно и монотонно кричал без остановки:
— Помогите! Там человеку плохо! Помогите!..
Вокруг ничего не изменилось. Продолжалось хаотичное движение людей, каталок и глубокомысленных белых халатов.
— Кто-нибудь! — сменил тему Гнида, сам не понимая, к кому обращается.
— Мужчина, не кричите. Вы мешаете работать! — холодно произнесла худощавая женщина с непроницаемым лицом из-за стеклянной перегородки с Надписью «Прием больных».
— Ты, слышь! Там на улице кореша отрихтовали. Лежит, не шевелится. Давай лепилу!
— Кого?
— Врача давай! Клизма!
— Понятно. Охрана! — привычно позвала женщина и снова принялась что-то писать.
С дальнего конца приемного отделения, не торопясь, двинулись двое здоровенных парней в камуфляже с дубинками в руках. Гнида ничего не мог понять. Случись такое в родной зоне, сбежались бы все, включая кума [20]. Тот лично принялся бы спасать пахана, делая искусственное дыхание рот в рот. И это в зоне, где жизнь ничего не стоила! И вот тебе — здравствуй, воля. Прости-прощай. Он засунул голову в окошко и максимально вежливо спросил:
— Че делать-то, сука?
— «Скорую» вызывайте. На улице — не наша территория! — взвизгнула дама за стойкой.
Телефон-автомат нашелся в трех кварталах от больницы. После каких-нибудь двадцати длинных гудков недовольный голос отозвался:
— «Скорая» слушает. Тридцать два двенадцать.
— У меня корешу в конверт наложили! Припухает в отключке.
На другом конце провода не удивились и перевода не потребовали.
— Адрес?
— На лестнице у больницы Всех святых.
— Пусть из приемного отделения подойдут. Это их территория, — отозвался равнодушный голос в трубке, и опять послышались гудки.
Разъяренный Гнида снова влетел в приемное отделение.
— Они говорят — ваша территория!
— Врут, — спокойно ответила медсестра и добавила: — Охрана!
Гнида выбежал на улицу. Моченый продолжал лежать без движения. Сердобольные прохожие собрали возле него в кучку протез ноги, глаз и зубы. Санек завернул куски папы в пиджак, взвалил на спину его основное тело и потащил к кустам, подальше от больницы. Пиджак норовил выскользнуть из-под мышки, тело болтало руками и ногами, как тряпичная кукла. Но Моченый был дорог шестерке, как память. Окончательно выбившись из сил, он все же дотащил пахана до ближайших кустов у дороги. В груди опять заныло. Дышать стало тяжело.
— Полежи здеся, папа. Я сейчас. — Он снова направился к автомату, растирая рукой грудь.
— Не берут в больницу, однако, — произнес голос в кустах.
— Да, — ответил другой.
— Не местный, наверно.
— Не из этого племени.
Тем временем из больницы на улицу вышли трое. Твердо по земле ступала только Галя Булкина. Господа Распутин и Потрошилов держались за нее и старались идти в ногу. Не получалось.
— Алик, милый, крепче возьмись. Вот так, — уговаривала Галя с эротической надеждой в голосе и возмущенно хихикала. — А вы куда руки суете, Клим Василич?
Потрошилов глядел на мир сквозь тонированное забрало мотоциклетного шлема с защитой от ультрафиолета. Он никак не мог понять, отчего ночью так жарко. В голову лезли бредовые логические цепочки. Скорее всего, глобальное потепление привело к смене температуры дня и ночи. Теперь придется ждать до полудня, чтобы отдохнуть от жары. Увлеченный своими умозаключениями, Алик не заметил ступенек…
Огромный вес мотоциклетной амуниции Клима потянул его вниз. С трудом переставляя тяжелые клепаные ботинки, первые десять ступенек Альберт набирал скорость. К середине спуска он разогнался и дальше продолжал двигаться по законам физики. Как роженица на пике эмоциональных переживаний, Альберт Степанович выкрикивал главное слово родного языка.
— Ма-ма-ма-ма! — рывками доносилось из-под шлема.
— Альбертик, падай! — кричала вслед Булкина, удерживая Распутина, пытающегося рухнуть на помощь другу.
Ступеньки закончились внезапно. Ботинки сами продолжали движение. Главное было им не
