собрать его из каких-то порхающих фрагментов. Когда это получилось, то зрительное поле превратилось в зрительную сферу.
А лошадка-кика как раз уже выплыла из кораллового дворца.
Те детали подводного пейзажа, которые находились неблизко, сильно набрякли и некоторые словно полопались из-за своей пухлости — даже тонкие коралловые веточки. А те, что вблизи, как-то утончились, превратившись в пучки ботвы — даже пузатые морские огурцы. От зрительной сферы отходили еще «рукава», которые «схватывали» какие-то удаленные объектики, и червячков, и медузок, и личинок.
Впрочем Данилов сдюжил, ему и раньше приходилось с помощью психоинтерфейса осваивать зрительные и прочие сенсорные поля разных животных — орлов, тигров, змей, акул. Сэнсэй Борибабин тоже налегал на это, ради обучения своих любимцев разным ударам, броскам, отскокам.
— Послушайте, царь морской, а из чего сделан плавучий мешок, в котором я сижу? — спросил Данилов, освоившись со связью.
— Да в общем ерунда. Слизь, почти вода, а вокруг сферическая автоволна.
— Как, как?
Но со связью возникли трудности, когда медузоид, начиненный Даниловым, стал быстро подниматься вверх по циклопической расщелине, образованной тремя каменными пиками.
Данилов чувствовал и малоприятные инерционные нагрузки и общую неуютность, он ожидал подвоха со стороны твари -не проголодалась ли, не разозлилась ли.
В таких условиях работа казалось невозможной, но кика… возможно этот посыл был ложным… изобразила из себя этакую послушную лошадку, дескать, не волнуйся хозяин, погоняй и доедем. А затем Данилову показалось, что сам он — просто пузырек, скользящий в воде, малоотличимый от воды, и весь океан отражается в нем.
Доселе черный холодный океан засветился, стал теплым и ярким, запереливался задышал всякими красками словно калейдоскоп.
К Данилову зрительно приблизились пестрые башни и шпили, арки и купола, да такие что и Кельнский собор им в подметки не годился. Иной раз шпили и башни обращались в сияющие иглы, которые охотно пронзали толщу воды, рассыпая как будто одушевленные огоньки. Некоторые иглы шевелились, и было непонятно, живые ли они или мертвые образования, подчиняющиеся течениям. Порой шпили и башни распускались многоцветиями и бутонами, размерами с церковные купола. Соборы-полипы и церкви- кораллы тянулись к ледяному панцирю, особенно безудержно там, где истекало тепло из вулканических трещин океанского дна.
Соборы и церкви Европы свидетельствовали о Творце куда больше чем те соборы и церкви, что остались на старой Европе — Данилов почти уже поверил во Всемогущего и Всеведущего.
А потом один из хоботов наблюдения захватил бобра, бурно излучающего почти во всех диапазонах и активно буравящего воду.
Этот аппарат нелучшим образом отличался от океанических существ, молчаливых и аккуратных.
«Совсем уж распоясался. У нас в океане эдак не выйдет. Это тихий мир подглядывания, поджидания и заманивания.»— Данилов как будто повторил мысли кики.
Ощутилась новая сила, она потянулась не без боли из точки в крестце по раскручивающейся спирали. Данилов ощутил хоботы наблюдения как «свои», они, казалось, прорастали из него, они уже откликались на его посылы.
Хоботы мягко оплели бобра, проникли в него, а потом внезапно напряглись. И разорвали быстрое плавсредство. Оно раскрылось как цветок, из его лопнувшего чрева потянулись широкие розовые струи, похожие на лепестки, и в итоге оно разлетелось словно чахлая ромашка на ветру.
Но следом вспышка ударила в глаза, в мозг. Данилов прорычал от неожиданности и боли. Кожу тоже как будто ошпарило. Нет с ним пока ничего не случилось. Он просто почувствовал, как кику задел сноп огня и пара, выпущенный другим бобром. -… За мной, — наконец прорвался сквозь помехи голос морского царя. — В смысле, слушайте сюда. — Варенцов как раз прикончил того второго бобра, который ошпарил Данилова. — Начинаем наши лекции с конца. Кика-медузоид — это не только сферическая автоволна, но и живое существо, причем требующее большого внимания, обидчивое в худшем смысле этого слова. Лучше расслабьтесь, вы все, и представьте себе помесь щенка и атомного реактора. Это и есть кика.
И у Данилова неожиданно получилось расслабиться. Он даже как будто заснул. Наверное, и медузка подкачала ему подходящий транквилизатор.
Когда он проснулся, джин уже приспособился к тому потоку сигналов, который передавала эта «живая сферическая автоволна».
Сам Данилов вместо своих рук, ног и прочих частей человеческого тела, ощущал только сферическую поверхность пузырчатого тела и вращение силы в хоботах. А окружающая среда была не просто толщей воды…
Теперь это… Данилов даже сразу не поверил.
Океан перестал быть однородным. Он превратился в густой насыщенный компот. Хоботы и щупальца елозили и ползали повсюду.
Все эти полипы-соборы, растения-церкви, плоские черви, медузы, морские звезды, гидры очень активно и беспокойно ощупывали друг друга, проверяли намерения, готовились к нападению и отпору.
И сейчас Данилов чувствовал не только свои хоботы, но и хоботы и щупальца других тварей, сейчас они предоставили свои органы восприятия, обороны и нападения в его распоряжение. Все это изобилие сплеталось в паутину, в сеть. У Данилова мелькнула мысль, что она имеет какое-то отношение к глюонной решетке, но сейчас было не до умствований.
Мгновением позже в один из узлов этой сети влетел бобр. И сразу замедлил ход, потерял ориентацию, потух его дотоле раскаленный нос, стреляющий волной огня и пара.
Мощные хоботы быстро обняли бобра, напряглись и тот мигом треснул, потом словно размазался в толще воды.
Схожая процедура повторилась и с другим, и с третьим.
Потом явно сдрейфившие бобры разом все испарились.
— Погодите радоваться, друзья-товарищи, и бросать в воздух кепки-чепчики. Кажется, они хитрее, чем мы думали, и знают об одном нашем секрете, — сообщил Варенцов по радиоканалу. — Мои детекторы обнаружили большую каку: из раздавленных бобров распространяются слои ураносодержащих наноботов. Другие слои движутся с юго-востока.
— Пленочная А-бомба? — спросил Данилов, он снова ощущал свое человеческое сердце, которое тоскливо сжималось.
— Вы попали в десятку. Афродиткины работники закладывают заряд под цепочку кластеров от 03-57 до 03-65. После взрыва на площади в три квадратных километра ледяной панцирь быстро превратится в крошку и взлетит на высоту в двести метров. В океане тоже случится большой буль-буль. Короче, нам пора сматываться, особенно мне. Потому что мое дело сторона. Хотя, конечно, я люблю-уважаю Малхут. Жаль, что эта бомба под нее.
— И когда долбанет? — по настоящему тревожно спросила Кац.
— А мне почем знать? Я не в курсе, какой субмолекулярный взрыватель собираются применять эти поганцы. Ну, скорее всего, бубухнет через десять-пятнадцать минут. Но сваливать нам пора сей момент, иначе не успеем выскользнуть из зоны поражения.
Так уж и быть, нечаянные мои гости, хоть вы запросто разрушили мою спокойную жизнь и из-за вас гибнет моя основная база, то бишь моя любимая штаб-квартира и зимне-летний дворец, я приглашаю вас на резервную.
— Черт тебя дери, Варенцов, не корчи из себя сверхспособного дрессировщика, добившегося всего своими силами. — рявкнула Кац и Данилов почувствовал нешуточное ее озлобление. — Малхут всю дорогу снабжала тебя всеми необходимыми навигационными сведениями и трассами для работы в глюонной решетке. Ты ей кое-чем обязан.
— Она мне помогала, — охотно признался Варенцов, — и спасибо с длинным хвостиком. Но я для себя важнее, чем она для меня. Ты же понимаешь, Кац, если бы я был особо чувствительным, то уже лет двадцать пять назад превратился бы в зубной порошок.
