небосвода, хотя едва ли на треть вставал над горизонтом.
Как обычно бобер не перся по прямой, а маневрировал среди слоев ледяной коры, всех этих европейских «лент» и «желобов», проложенных плотной силикатной скальной породой — ее выбрасывали ярящиеся где-то внизу вулканы. Он безусловно прокромсывал и «информационные» слои льда, разрушая кластеры с записями, но следопыты Чужого тут же определяли потерю и рекордеры восполняли ее копированием с резервных носителей. Все это разумеется не касалось кластеров, давно утраченных для двенадцатого гипера, точнее для карты размещения записей.
Когда напряженная тряска сменилась как будто полным покоем, стало ясно, что бобер ворвался в океанские глубины, распустив за собой длинный пенный хвост. Капитан Варенцов не без удовольствия сообщил:
— У нас еще в запасе четырнадцать минут. В смысле столько понадобится на погружение и приближение к основанию пилона. Какие предложения по организации прощального банкета?
— Банкета не будет. Этого времени хватит только на последнее желание, можно сходить в туалет или хорошенько высморкаться. — промямлил Данилов, у которого возбуждение чередовалось с угнетением, а то и просто с конвульсиями из-за передозировок различных там ультрасеротонинов и никотинов- плюс.
Борта бобра, сделанные из углеродно-ванадиевого пластика, стали почти прозрачными, но больше показывали мрачно-зеленые переливы океанских глубин, сквозь которые светили голографические индикаторы приборной доски. А вот в сонарном окне, которое услужливо открыл джин, вырисовывался пилон, пока что похожий на случайно утонувший небоскреб. В других окнах нарисовались проекции платформы, чертежные ее разрезы и сечения. Варенцов видимо не терял годы зря, терпеливо шпионя за узловым сервером Чужого.
Расстояние от поверхности составляло уже семь километров, дистанция до нижней границы ледяной коры — два двести.
Перед ними был один из четырех пилонов узлового сервера — этакая бутылковидная конструкция диаметром где-то в триста метров.
— Ну, что, не передумал, Данилов? — спросила Кац. — Может началось расстройство желудка или выпадение волос из усов?
— Отлепись, злодейка. Ты мне не помешаешь сунуть шею в очередную петлю. — сказал экс-особист и сжал зубы. Это древнее средство помогло лучше всяких ультрасеротонинов.
Капитан Варенцов как будто одобрительно кивнул.
— Но ты ведь уже разочаровался в примочке, именуемой капсула Фрая. — напомнила Кац.
— Поэтому и пойду. Бздение особо вредно для белых парадных штанов.
— Ну вы молоток, Данилов. В самом деле хватит уделывать портки. — одобрил Варенцов. — Вот вам небольшая историйка напоследок. Тридцать лет назад у меня, вернее от меня, совершенно естественным образом родилась дочь. Я хотел сопротивляться Киберобъединению на свой мизерный лад.
— Но вы же были коммунар-соларит, как же естественным-то…
— Я был клон, но самый умеренный, никакой верификации и модификации, в моем чипе Фрая не сидела болванская психоматрица, оставшаяся от прежних воплощений, никто на мозги особо не давил.
Психопрограмму «совесть» я, хитрожопый, вообще отфильтровывал, едва она полезет через нейроконнекторы. К тому же, биологически многие солариты в 2023 году особо не отличались от жителей рабочих поселков и открытых зон. Могли, кстати, и размножаться естественным образом. Конечно, чисто теоретически. На самом деле ничего такого не получалось. Ты с превеликим усердием, так сказать, осеменял даму, а джин-подлюка стимулировал выброс энзимов, дающих оплодотворению красный свет, и привет потомству.
Но я был и тогда малый не промах. Криминальные кореша, которым я загонял биочипы-грибы со складов своей военно-космической базы, могли устроить все. И спецпрограммку для джина, чтобы не мешал, говнюк, нормальному оплодотворению. Короче, случилось дитя. Но спустя четыре года бабенка, которая родила малышку, дала деру в неизвестном направлении, не сказав даже «прости-прощай». Правда, не забыла прихватить все мои солары -само собой, какие нашла. Сдрейфила, понимаешь, дщерь иерусалимова, хоть была вся из себя. Крутизна, понимаешь, и в нраве, и в боках, и в сиськах — эти без какой-либо пенорезины внутри. А пружинят они так, что ты просто подпрыгиваешь… если, конечно, сверху находишься. Глаза — спелые маслины без всяких там проекторов. Ноги как колонны, особенно выше коленок, колонны из гладкого податливого мрамора…
— Папа, ты сильно отвлекся. — напомнила Кац.
— В самом деле? Короче, малышка Ханна стала без мамки расти у меня на базе. Однако, не все так просто — я сам дрейфил все больше и больше. Страх-ужас разбухал, не помогали никакие транквилизаторы и внутримозговые серотониновые инъекции. Я боялся, что если девчонку отыщут киберы-ищейки или интеллекулы Главинформбюро, то убьют даже не разбираясь. Я боялся космических частиц и ионизирующих излучений, потому что пользовался самодельными защитными системами. Я дрейфил, что киберняня, которой я поручал Ханночку на время своих рейсов, как-нибудь охренеет. Короче я перебздел. Я был захвачен страхом по самые ноздри, я раздувался от него, что твой гондон, в который налили пять литров пива.
А потом во мне появилась точка сопротивления, захотел я освободиться от этого страха. Эта точка разрасталась и я увидел, что получившееся пятно содержит враждебность к моему ребенку. И тогда я попросил, чтобы мои дружки изготовили малышке Ханне левый чип Фрая, и левого джина, и левый киндерпаспорт. Ну и переправили бы в какой-нибудь питомник в рабочем поселке.
Мои кореша устроили все это, но запросили за услуги слишком много. Поэтому мне пришлось крупно провороваться и уйти в отрыв. Я подбросил всякий самиздат балбесам-лейтенантам и сгоношил их на бунт. Я вел себя не слишком порядочно, потому что после того как предал своего киндеренка, терять мне было нечего. А потом двадцать пять лет просидел на дне морском на этой вот долбанной Европе и превратился в водяного.
И все же Бог мой проявил снисхождение и позволил мне встретиться с моим таки замечательным отпрыском. Но двадцать пять лет — это тебе не двадцать пять минут на горшке просидеть.
— Чертовски занимательная история. — одобрил Данилов и подумал, рождение дитяти приблизило или отдалило Варенцова от смерти?
— Да, такой у меня папка, — прошептала Кац и сразу стала похожей на маленькую девочку. Хоть бантик на жесткие космы одевай.
— И поди пойми, Данилов, насколько расщедрились Небеса.
Грехи-то мои больно тяжкие. Мы с Ханночкой, боюсь, снова разлетимся, уж больно характер у нее вздорный. Но именно из-за Ханны я не скормил вас полипу, Данилов. Уважаю-таки выбор своей дочурки.
— Но какие-такие грехи, Варенцов? Разве в те давние времена у вас был богатый выбор? — сказал Данилов, который уделял капитану едва ли десять процентов внимания, остальное поглощал этот чертов пилон.
— Конечно, был. Он всегда есть. Признаться во всем, пойти под трибунал. Мне бы дали каторгу на Весте, тогда это было худшее место во Вселенной, но девчонку бы легализовали.
— Значит, ты меня выбрала, Ханна? — Данилов впервые обратился к Кац по имени.
— Я выбрала тебя как выбирают резиновые перчатки, собираясь чистить сортир, — сказала она строго, но глаза-то были тепленькими, даже нежными, как у Гипериции, когда у ней на минутку отключились проекторы.
Джин Данилова тем временем впитывал последнюю доступную информацию по узловому серверу, весь этот многоуровневый кошмар, в который скоро предстояло окунуться.
Бобер уже забрался под основание плавучего пилона-небоскреба.
Низ его оказался незамкнут, так что внутри можно было и подвсплыть.
И аппарат стал подниматься по разомкнутой балансировочной цистерне. Десять, двадцать, тридцать метров и тут горизонтальный люк-кингстон, который выполнял обязанности шлюзовых ворот.
— Я вот понаблюдал и порассчитал — для перебалансировки пилонов гэдээровцы должны вскорости открыть этот люк и заполнить водой еще одну балластную цистерну. — сообщил Варенцов, впрочем без
