Ее реакция была немедленной и неправильной.
На глазах у Данилова на балках и трубах стали образовывать утолщения, опухоли — это, почувствовав нешуточную, но на самом деле липовую угрозу, скорпиоботы сползались в рои. Чуть ли не прямо над головой возник комок диаметром в пару метров, потом он слипся еще с одним роем. Получилось что-то вроде тучи.
Грозная масса на манер Зевса и Перуна метнула в Данилова здоровенную молнию. Он успел отскочить-отлететь от ярчайшей вспышки, но на его недавнем месте образовалась яма, залитая по уши расплавленным металлом.
А потом Данилов, шандрахнувшийся боком об острую железяку, с положения «лежа» швырнул свой синуклер. Рой пытался обмануть его, отстреливая как ложные цели маленьких скорпиоидов. Первый раз синуклер вернулся с крохотным уловом. И Данилову пришлось снова постыдно спасать свою жизнь, мельтеша среди балок, страдая от боли в боку, увиливая от молний, которые запросто перерубали толстые швеллеры.
Но вот синуклер как будто пропал из виду, а туча вдруг засияла, превратившись в солнце. Солнышко немного погодя из оранжевого стало красным, жутковато раздувшись, но потом резко погасло, вызвав вдох-выдох облегчения у спасенного Данилова.
А на трубах повисли черные сосульки и сталактиты — это все что осталось от великого множества скорпиоидов.
Данилов пустил нитеробота. Тот, скользнув по металлическим конструкциям едва заметной змейкой, зацепился за какую-то балку и потянул тело вверх.
Потянулся Данилов вверх, к своду отсека, как будто поспешно, но вскоре уже казалось, что невыносимо нарочито медленно. Казалось, наверное из-за того, что из щелей снова выползали скорпиоботы, стрекоча и пробуя свои разрядники — количество их было просто немеренным.
Инфосканер тревожно пискнул, показывая новую зону неопределенности, в сетевом пространстве скользнула тень. Данилов заметил и другую «тень», в пространстве обычном. Она мелькнула со спины, вызвав слабость в позвоночнике. А затем возле Данилова очутилась большая синяя птица, вернее гарпия с большими фасеточными глазами и перьями, сильно отливающими металлом. Она закогтила его, заклекотав, подхватила и понесла вверх, махая экстрамиозиновыми крыльями. Да так что внутренности упали -только и выдохнуть сумел: «Бляха-муха». Данилову показалось, что напоследок поймал он растерянный почти панический взгляд Малхут, которая мигом юркнула в какую-то сетевую норку.
Взмывала металлорганическая птичка достаточно стремительно, так что едва не размазала Данилова по своду, но там в последний момент открылся люк диафрагменного типа. Гарпия протиснулась в него, затем еще пронесла добычу по каким-то коридорам и наконец сбросила в довольно просторном отсеке.
И это было замечательно. Отсек-то оказался похлеще всякого музея.
Оказалось, что на узловом сервере Чужого кто-то хорошо сечет насчет древнегреческих храмов. Может, какая-то уборщица забавляется, закинув половую тряпку в уголок? Данилов пару раз видел кое-что на эту тему в сетефильмах голливудской киностудии имени Бондарчука… но там-то была явная лажа. А здесь все казалось достоверным.
Это был, конечно, супермимик, прикрывающий индустриальное убожество силовых агрегатов и энергораспределяющей аппаратуры, но какой супермимик!
«Слушай, богиня, налей, Ахиллесу, Пелееву сыну.» Или как там у Гомера?
Синяя трасса слежения вилась около виска Данилова, но уже не вызывала насыщенной тревоги. Почему-то полегчало на душе.
И джин с его психоделическими вливаниямим был тут не причем.
Белые колонны. Дорического или может быть коринфского стиля.
Над первой колоннадой еще одна. С обеих сторон от почти-воздушного храма словно бы обрывы, эти зияющие пустоты удачно прикрыты кудрявыми облаками.
Диверсант, и его джин заодно, сделал несколько шагов вперед и очутился внутри храма.
Четкие идеальные линии. В нишах-ладонях — светильники, а пламя в них, словно зверь живой, так и танцует, бросая резкие тени на стены. На алтарь возложены пестрой охапкой цветы благоуханные, за ним большая чаша. Над чашей возвышается древнегреческая статуя. Не белая, как некоторые думают, а вся цветная. Причем и палитра яркая, едкая для глаз. Если уж точнее, для зрительных центров.
Изображенная тут Афродита была вовсе не расслабленная толстозадая мадам, которая представлена в каждом школьном учебнике, а рослая широкоплечая солдатка с глазами-пробоинами, из которых словно рентгеновские лучи сочатся, ну и с хитроватой улыбочкой под стать Василию Теркину. — такой древний мимик Данилов уже видел в каком-то сетевом музее.
Позади скульптуры была арка. Надо полагать вход в святилище.
Данилов не удержался, шагнул. И попался. Агрессивность сетевой реальности оказалась неожиданной.
Без всяких запросов и разрешений из нее вышла мощная сенсоматрица, вся из супердинамических быстрых записей, захватила входные порты даниловского джина, как будто давно знала коды доступа, быстро покорила всего кибердвойника, пробила шлюзы нейроконнекторов и растеклась по широким каналам в мозговые центры восприятий и ощущений.
И Данилов оказался в чуднОй хорошо сбацанной реальности…
Тенистый портик, увитый плющом, от него мраморные ступени ведут к морю. А море такое сочное, такое ласковое. Не море, а утроба, начало жизни. Слегка играют волны у последней ступени.
Да нет, не последняя она. Уходят ступени в глубь морскую.
А потом из нее, из этой глуби живородящей, стала выходить ОНА.
Как и положено, вспенив предварительно гладь морскую.
Сразу засуетились в голове обрывки знаний. Это уже поздние хотя еще древние греки свели воедино все культы, сделали Афродиту этакой глупышкой, слабой на передок, несмышленой дочкой великого папы Зевса, из-за которой у него сплошные хлопоты.
Нет, она Иштар, Астарта, Изида, почти изначальная плодоносящая сила, источник соблазна. Плодоношение — это всегда хорошо, но почему соблазн?
Она вырастала из пены и, конечно же, была прекрасна -улучшенный вариант Боттичелиевой, только без той обезьяньей безразмерности в руках. Кожа, глаза, волосы — яркие, но без лубочной интенсивности. А лицо слеплено из самых изысканных черт, способных расколупать любое сердце. Про остальной «фасад» уж нечего говорить. Тонкость и изящество с одной стороны, с другой, можно сказать, способность к деторождению. Афродита, кажется, показывала свою фертильность и свою готовность.
— Почему ты не хочешь служить мне, Данилов? — спросила она голосом, сотканным из самых нежных звуковых кодов, но, впрочем, достаточно настойчивым.
Он поперхнулся, привычные мыслеусилия не выдали желаемых «звуков».
— Ээ… Видишь ли, чип Фрая оказался порядочной какаш…
— Забудь о нем. Конечно же, это не капсула бессмертия, а психический стабилизатор для верифицированных и специализированных клонов.
— Мне вообще не нравится, что вы делаете с клонами. Я видел еще те «леденцы» на Весте, трудармейцев Резерва, и головастиков-мозговиков, обслуживающих серверы Чужого на Ио.
Повсюду эти спецмутанты — люди-одномерки. Вы превращаете человека в какое-то уж откровенное дерьмо. Ты, надо полагать, понимаешь, почему я беспокоюсь за людей. Я как бы тоже из их числа.
Сейчас вода обнимала ее ножки лишь ниже бедер. Ручка не то что играла, но прикрывала причинное место — лоно, излучающее жар даже на расстоянии. Впрочем, речи ее были напористыми и грубоватыми.
— Человеколюб, да? Хочешь, чтобы каждый из вашей кучи имел мраморный дворец и царевну впридачу? Все надеешься, что ты вместе с остальной братией homo sapience — венцы творения?
Слушай, Данилов, это ведь сказки для слабоумных, у которых рот плохо закрывается и слюни не подобраны. Не венцы вы, а веники. — странно было слышать такие слова из нежных губок, лексикон у богини был словно у заводской пацанки. — Ну какой венец? Из чего? Из модернизированного обезьяньего клона, который унаследовал все тупиковые проблемы приматов и млекопитающих, да еще добавил свои.
