– Джабл, Старшим Братьям уничтожить планету так же легко, как мне остановить свое сердце. Нужно просто вникнуть в предмет, понять его строение и представить, что ты от него хочешь. Давай, к примеру, вырежем кусочек земной мантии миль эдак сто в диаметре. Для этого нужно всего лишь определить его местонахождение, размер, вникнуть в строение… – лицо Майка утратило выражение, глаза стали закатываться.
– Стой, стой, не надо! – запротестовал Харшоу. – Я не знаю, что там у тебя получится, но лучше не надо.
– Что ты, Джабл, я никогда этого не сделаю, Я – Чужак. По моим понятиям это зло.
– А по понятиям марсиан?
– Нормальное явление, даже, пожалуй, положительное. Не знаю. Я могу разрушить планету, но не испытываю такой потребности. Джилл способна разрушить планету – она знает, как это делается – но у нее никогда не возникнет такого желания. Она тоже человек, и это ее планета. Основа нашей дисциплины – самосознание и самоконтроль. К тому времени, как человек развивает в себе способность разрушить планету – не грубой кобальтовой бомбой, а силой знания, – дисциплина уничтожает в нем потребность разрушать. Он дематериализуется, и угроза исчезает. Наши Старшие Братья… – Да, что такое ваши Старшие Братья? Как они выглядят?
– Как и все остальные марсиане.
– Как же вы отличаете их от остальных? Они умеют проходить сквозь стены или что-нибудь в этом же роде?
– Все марсиане умеют проходить сквозь стены. Я вчера проходил.
– Может, от них исходит сияние?
– Нет. Их можно слышать, видеть, ощущать. Их как будто бы показывают по стереовидению, но только у тебя в мозгу. На Марсе это все само собой разумеется и не нуждается в комментариях. Здесь, я вижу, другое дело. Представь, что ты присутствовал при дематериализации своего друга – при его смерти, – потом вместе с другими съел его тело, а потом увидел бы его, мог с ним поговорить, потрогать его.
– Я бы решил, что спятил.
– Правильно, потому что человеческие души не разгуливают по земле после смерти. Если кто-то видит образ умершего – считается, что он галлюцинирует. На Марсе либо все галлюцинируют, либо души умерших живут рядом с живыми. В детстве меня учили придерживаться второй версии, и весь мой марсианский опыт доказывает, что она верна, потому что эти самые души составляют самую многочисленную и привилегированную часть марсианского населения. Живые, материальные марсиане – это дровосеки, водоносы и другая прислуга.
Джабл кивнул.
– Понятно. И ты боишься, что они разрушат Землю?
– Не обязательно, – покачал головой Майк. – Они могут попытаться переделать нас по своему образу и подобию.
– А ты как, не возражаешь, чтобы нас взорвали?
– Я понимаю, что это зло. Но, по марсианским понятиям, мы сами зло.
Мы не способны понять друг друга, мы причиняем друг другу несчастья, мы воюем, болеем, голодаем. Мы – безумцы. И Старшие Братья милостиво убьют нас, чтобы мы не мучились. Я не знаю наверняка, примут ли они такое решение; я не Старший Брат. Если и примут, то пройдет, – он задумался, – минимум пятьсот лет, прежде чем они начнут действовать.
– Да-а, наши судьи не думают над приговорами так долго.
– В том-то и состоит разница между марсианами и людьми, что люди всегда спешат, а марсиане – никогда. Если Старшие Братья в чем-то усомнятся, они отложат вынесение приговора на сто, двести, пятьсот лет.
– В таком случае, сынок, тебе не о чем беспокоиться. Думаю, в ближайшие пятьсот-тысячу лет люди научатся договариваться с соседями.
– Возможно. Хуже будет, если Старшие Братья решат не убить нас, а перевоспитать. Тогда они тоже убьют нас, но отнюдь не безболезненно. В этом я вижу еще большее зло.
Джабл ответил не сразу.
– Не этим ли ты сам занимаешься, сынок?
– Я с этого начинал, – с огорченным видом признал Майк, – а теперь хочу исправить. Я знаю, отец, что ты разочаровался во мне, когда я вступил на этот путь.
– Всякий волен жить по своему усмотрению.
– Да, каждый должен приходить к пониманию самостоятельно. Ты есть Бог. – Я не могу принять этой должности.
– Ты не можешь от нее отказаться. Ты есть Бог, я есть Бог, все живое есть Бог. Поэтому я есть все, что я видел, слышал, пережил. Я все, во что я вник. Отец, я видел, как ужасна жизнь на этой планете, и думал, что в силах ее изменить. Людей не учат в школе тому, чему я хотел научить, и я решил преподнести им это в форме религии, сыграв на любопытстве. Кое-что мне удалось. Марсианская дисциплина оказалась не слишком трудной для усвоения. Видишь, сколько нас, как мы едины? Это уже большая победа. Нам даровано величайшее счастье: мы делимся на мужчин и женщин. Вполне возможно, что романтика физической любви присутствует лишь на нашей планете. Если так, то я сочувствую остальной Вселенной. И хочу, чтобы мы, Боги, сохранили и распространили это драгоценное свойство по всей Вселенной. Что может сравниться с единением тел и душ, с радостью дарения себя и получения ответного дара? На Марсе ни я, ни кто-либо другой не испытывал ничего подобного. Мне кажется, именно любовь делает нашу планету такой богатой и прекрасной. Если человек соединяется с другим человеком лишь телом, но не душой, он остается по-прежнему девственным и одиноким, как будто не соединялся вовсе. С тобой такое бывало, я это понял по тому, как ты боишься рисковать. Ты вник в это раньше меня и без помощи марсианского языка. Дон сказала, что не только ваши тела, а и души были вместе.
– Эта леди несколько преувеличивает.
– Дон никогда не ошибается, если речь идет о любви, а кроме того, прости, мы были с нею – в ее душе, – и сливались с твоей.
Джабл почему-то воздержался от признания, что у него иногда, а именно в моменты единения тел и душ, просыпались телепатические способности. Правда, он читал не мысли, а эмоции. Он пожалел, что ему так много лет. Будь он хотя бы на пятьдесят лет моложе, Дон не пришлось бы ставить слово «мисс» перед фамилией: он решился бы на новый брак, несмотря на прежние неудачи. А прошедшую ночь он не променял бы еще на сто лет жизни. В сущности, Майк прав. – Я слушаю вас, сэр.
– Соединение мужчины и женщины не должно происходить без любви, но тем не менее очень часто происходит. Происходит насилие или совращение – игра, подобная рулетке, только еще более бесчестная. А потом проституция, одиночество – добровольное и вынужденное, – страх, вина, ненависть; дети, вырастающие в убеждении, что секс – это что-то плохое, постыдное, животное. Величайшая ценность, которой обладает человечество, искажена, извращена и представлена как величайшее зло. Всему причиной – ревность. Я долго не мог этому поверить. Джабл, я до сих пор до конца не понимаю ревности, она кажется мне безумием. Когда я впервые испытал любовный экстаз, моим первым порывом было желание разделить его сразу со всеми братьями: с женщинами непосредственно, а с мужчинами – через женщин. Я пришел бы в ужас, если бы мне предложили забрать все счастье себе. Вместе с тем мне не приходило в голову испытать эту радость с тем, с кем я еще не сроднился. Я физически неспособен любить женщину, с которой не разделил воду. Не один я: никто в Гнезде не испытывает физической любви, если не испытывает духовной.
Джабл мрачно подумал, что по такой идеальной схеме могут жить разве что ангелы. Краем глаза он заметил машину, садящуюся на площадку. Не успев приземлиться, машина исчезла.
– Что случилось?
– Они начинают подозревать, что мы здесь. Вернее, я: остальные считаются погибшими.
– Не пора ли перебраться в более безопасное место?
– Не волнуйся, Джабл. Те, кто сидел в машине, не успели ничего никому сообщить. А Джилл уже преодолела предрассудок против дематериализации нехороших людей. Раньше мне приходилось выдумывать всякие ухищрения, чтобы защищаться, теперь я действую проще. Джилл доверяет мне, она
