поневоле отворачиваешься.
– Довольно, моя фея, – сказал доктор Аполло. – Дайте вашу руку. Проснитесь. – Он поставил ее вертикально и опустил на арену.
– Видишь, куда она поставила ногу? Оттуда шел шест. Обыкновенный трюк.
Маг продолжал:
– А теперь, друзья, позвольте ученому лектору – профессору Тимошенко сказать вам несколько слов!
– Не расходитесь, – заторопился лектор. – Последним номером программы мы предлагаем совершенно бесплатно двадцатидолларовый билет! – И бросил банкноту в толпу.
Началась свалка.
«Профессор» ушел вглубь сцены.
– Смитти, не уходи. – Он вручил магу конверт и продолжал: – Мне очень жаль, но я не смогу взять вас в Подьюку.
– Я знаю.
– Против тебя я ничего не имею, но нужно думать о репертуаре. Мне тут предложили чтение мыслей и френологию… я ведь не договаривался с тобой на весь сезон.
– Я знаю, – повторил маг, – и не обижаюсь, Тим.
– Спасибо. – Тим замялся. – Смитти, можно я дам тебе совет?
– Конечно, я с радостью его приму, – сказал волшебник.
– О'кей. Смитти, у тебя хорошие трюки. Но не только трюки делают волшебника. Ты не гимнаст и не эквилибрист, ты должен вкладывать душу в свой номер и чувствовать, чего хочет публика. Такой левитации, как у тебя, я ни у кого не видел, но их это не греет. Им нравится, когда волшебник вынимает из рукава монеты. Волшебнику нужно знать психологию. Волшебник, пастор и политик должны уметь производить впечатление. Если ты поймешь, чего ждет толпа, то добьешься успеха и более дешевыми трюками.
– Ты прав, Тим.
– Сам знаю, что прав. Толпе нужны секс, кровь и деньги. Кровь мы не показываем, но мы оставляем надежду, что глотатель огня или метатель ножей ошибется. Мы не даем денег, но мы не много берем и потворствуем скупости. Нет у нас и секса как такового, зато есть парад красавиц. И зритель уходит счастливым. Что еще любит толпа? Тайну. Всем хочется думать, что они живут в сказке. Твоя задача – уверить их в этом. А у тебя не получается. Публика знает, что твои трюки – жульничество, но ты должен их убедить, что это неправда.
– Как же это сделать, Тим?
– Не знаю, сам думай. Вот ты просил писать в афишах, что ты Человек с Марса. Нельзя предлагать публике то, что она не в силах проглотить. Они видели Человека с Марса на фотографиях и по стерео. Ты на него похож, но даже если бы ты был его двойником, зритель все равно не поверил бы. Это то же самое, что объявить глотателя шпаг Президентом Соединенных Штатов. Публика хочет верить, но не позволяет себя дурачить. Даже у дураков есть какие-то мозги.
– Я учту.
– Что-то я стал болтлив. Амплуа не отпускает. Не сердитесь на меня.
Если у вас нет денег, я одолжу.
– Спасибо. Мы не обижаемся.
– Ну ладно. Берегите себя. Пока, Джилл.
Из-за кулис вышла одетая Патриция Пайвонски.
– Ребята, Тим разорвал контракт?
– Мы и сами скоро ушли бы.
– Вот свинья! Я откажусь выступать!
– Не надо, Пэт, он прав. Я не артист.
– Я буду скучать без вас. Пойдем ко мне, посидим.
– Лучше пойдем с нами, Пэтти, – сказала Джилл.
– Подождите, я за бутылкой сбегаю.
– Не надо, – остановил ее Майк. – Я знаю, что ты пьешь, у нас это есть.
– Вы остановились в «Империале»? Я приеду через полчасика, только уложу спать моих малышек.
Они сели в такси, Майк занял место за пультом управления. Город был маленький, роботов в такси не было. Майк вел машину на предельной скорости, ловко лавируя между другими машинами. Он делал это без видимых усилий. Джилл так еще не могла. Майк растягивал ощущение времени (то есть замедлял события), поэтому свободно жонглировал яйцами и несся по перегруженной дороге. А ведь несколько месяцев назад он не мог завязать шнурки…
Ехали молча: трудно разговаривать, когда ощущаешь время не так, как собеседник. Джилл стала вспоминать месяцы, проведенные в цирке. Всю жизнь, пока не встретила Майка, Джилл жила по расписанию. Школа, колледж, больница – везде царствовали часы. В цирке было по-другому. Несколько раз в день принарядиться и выйти на сцену – вот и вся работа. Майку было безразлично, один раз в день поесть или шесть. У него не было особых претензий на домашний уют. В цирковом автобусе им отводилась своя каморка; они редко выходили за пределы циркового городка. Цирк был уютным гнездом, отгороженным от мира.
В первые дни самостоятельной жизни им приходилось туго. Их узнавали журналисты и просто прохожие, от которых Майк и Джилл спасались бегством. Майк внушил себе другую, более солидную внешность, они перестали бывать в тех местах, где можно было ожидать появления Человека с Марса, и их в конце концов оставили в покое. Однажды, когда Джилл звонила домой, чтобы сообщить новый адрес для писем, Джабл предложил другое прикрытие. Через несколько дней Джилл прочла в газете, что Человек с Марса удалился в один из тибетских монастырей.
На самом деле они удалились в гриль-бар какого-то захолустного городка: Джилл – официанткой, а Майк – посудомойкой. Когда хозяин не видел, Майк применял весьма оригинальный способ мытья посуды. Через неделю Майк и Джилл переехали. Они кочевали по стране, подрабатывая, когда заканчивались деньги. С тех пор, как Майк обнаружил, что существуют публичные библиотеки, они стали ходить в библиотеку чуть ли не каждый день. Майк сделал это открытие в Акроне – раньше он думал, что в библиотеке Харшоу есть все книги мира – и они пробыли в этом городе месяц. Джилл ходила по магазинам и хлопотала по хозяйству: Майк с книгой в руках забывал обо всем на свете.
Потом они прибились к цирку. Золотое было время! Джилл вспомнила, как однажды арестовали парад красавиц. Власти поступили нечестно; менеджер всегда заранее договаривался, как проводить парад: в бюстгальтерах или без, при приглушенном свете или при ярком – и никогда не нарушал уговора. Тем не менее красавиц вызвали в суд и, кажется, собирались посадить. На заседание пришел весь цирк и толпа зрителей, любопытствующих взглянуть на «бесстыжих женщин». Майк и Джилл пристроились в уголке.
Джилл уговаривала Майка не устраивать фокусов, но он уже принял решение. Шериф с наслаждением клеймил «публичное распутство», как вдруг и он, и судья оказались совершенно голыми. Поднялась суматоха; все цирковые сбежали из зала суда. В тот же день цирк уехал в другой город. Майка в чуде никто не заподозрил. Джилл навсегда запомнила, какое лицо было у шерифа. Она мысленно обратилась к Майку, призывая посмеяться над шерифом; марсианин не мог понять, что такое «смешной», а объяснить Джилл не смогла. (В последнее время они стали обмениваться мыслями на марсианском языке). Они подъехали к отелю. Майк припарковал машину и вернулся к нормальному течению времени. Джилл предпочитала жить в цирковом городке, и чаще всего они так и делали. Лишь иногда Джилл останавливалась в отеле ради того, чтобы посидеть в ванне. Майк не разделял ее непримиримости к грязи, он был не так воспитан, но содержал себя в чистоте, потому что Джилл так хотела. Ему не нужно было ни мыться, на стричься: в требуемое состояние он приводил себя силой внушения.
Погружение в ванну он воспринимал как священнодействие.
«Империал» был старым ветхим отелем, но ванна в их номере оказалась превосходной. Джилл, как только пришла, стала набирать туда воду. Она не удивилась, когда увидела, что уже раздета. Майк знал,
