загорится.
Тут она сняла платье. Джилл расцеловала ее.
– Вот теперь ты выглядишь естественно, тетушка Пэтти. Пей, я налью еще.
– Минутку, дорогая, – («Укрепи меня, Господи! Мои картины будут говорить сами за себя, именно для этого Джордж их делал»).
– Вот видите, что у меня есть для болванов? Вы когда-нибудь толком меня рассматривали?
– Нет, – сказала Джилл, – мы ведь не болваны, чтобы глазеть.
– Так посмотрите, дорогие! Не зря же Джордж, – упокой, Господи, его душу, – трудился! Смотрите, и изучайте. Вот здесь, в центре, изображено рождение нашего пророка, святого Архангела Фостера. Он тут невинный младенец, не ведающий, что ему уготовано Небесами. А вокруг парят ангелы, которые все знали заранее. Здесь Джордж запечатлел первое чудо, совершенное пророком. Когда пророк был еще мальчиком, он застрелил из рогатки птичку, потом устыдился, поднял ее, погладил; она ожила и улетела. Сейчас я повернусь спиной. – Миссис Пайвонски вкратце объяснила, что, когда Джордж начинал богоугодную работу, ее тело уже не было чистым холстом. Поэтому Джорджу пришлось превратить «Нападение на Пирл-Харбор» в «Армагеддон», а «Небоскребы Нью-Йорка» в «Священный город». – К сожалению, Джорджу удалось изобразить не все, а лишь основные вехи жизни пророка. Вот Фостер проповедует на ступенях отвергшей его духовной семинарии. С тех пор его начали преследовать. А вот он громит идолопоклоннический храм… А вот он в тюрьме, и от него исходит священный свет. Его освободили из тюрьмы приверженцы веры. (Преподобный Фостер понимал, что кастет и дубинка сослужат вере лучшую службу, чем проповедь непротивления злу. Ему казалось мало «ока за око и зуба за зуб». Но он был стратегом и воевал только тогда, когда в распоряжении Господа имелась тяжелая артиллерия). – А судью; который посадил его в тюрьму, вымазали дегтем и обваляли в перьях. А здесь – вам не видно, лифчик закрывает. Безобразие…
– («Майк, чего она хочет?») – («Ты сама знаешь») – Тетушка Пэтти, – сказала Джилл мягко, – ты хочешь, чтобы мы увидели все картины?
– Да, как говорит Тим, Джордж использовал эти места, чтобы не оставить рассказ незаконченным.
– Если Джордж трудился над картиной, надо думать, он рассчитывал, что на нее будут смотреть. Сними трико. Я говорила, что могла бы работать голой, а здесь даже не работа, а встреча друзей… на которую ты пришла со святой целью.
– Ну, если вы так хотите.
Она торжествовала. Аллилуйя! С помощью Фостера и Джорджа она обратит ребят!…
– Помочь тебе расстегнуться?
– («Джилл!») – («Майк, что ты задумал?») – («Подожди, увидишь».) Миссис Пайвонски с удивлением обнаружила, что ее разукрашенное блестками трико пропало. Джилл не удивилась, когда заодно исчез ее пеньюар и халат Майка: Майк всегда выступал за равенство. Миссис Пайвонски ахнула. Джилл обняла ее и стала утешать:
– Пэтти, не волнуйся, все в порядке. Майк, объясни…
– Сейчас, Пэт…
– Да, Смитти?
– Ты не верила, что я продал душу дьяволу. Ты хотела снять костюм – я помог. – Как ты это сделал? И где он?
– Там же, где наши халаты. И где он?
– Пэтти, не волнуйся, мы заплатим, – вмешалась Джилл. – Не стоило этого делать.
– Извини, Джилл. Я думал, ничего страшного.
– Пожалуй, что ничего.
Цирковая гордость не позволяла тетушке Пэтти признаться, что она испугалась.
Костюма ей было не жаль, наготы она не смущалась. Миссис Пайвонски была озабочена теологической стороной происшествия.
– Смитти, это было настоящее чудо?
– Можно сказать, да.
– Я бы сказала, что это колдовство.
– Как хочешь.
– Смитти. – Патриция смело глядела ему в глаза. Она ничего не боялась, с нею была вера. – Ты не продал душу дьяволу?
– Нет, Пэт.
– Кажется, ты говоришь правду. – Она не отводила взгляда.
– Он не умеет лгать, тетушка Пэтти.
– Значит, это чудо. Смитти, ты святой человек.
– Не знаю…
– Архангел Фостер до двадцати лет тоже не знал, хотя уже творил чудеса. Ты святой человек, я чувствую. Все время чувствовала.
– Не знаю, Пэт.
– Ты почти права, Пэтти, – сказала Джилл, – но он этого в самом деле не знает. Майк, придется раскрыться до конца.
– Майк? – воскликнула Пэтти. – Да это же Архангел Михаил, посланный к нам в человеческом обличье!
– Пэтти, не надо! Если он и ангел, то об этом не догадывается.
– Ему не обязательно знать. Бог творит чудеса, ни перед кем не отчитываясь.
– Тетушка Пэтти, послушай меня, пожалуйста!
Миссис Пайвонски узнала, что Майк – Человек с Марса. Она согласилась признать его человеком, но сохранила на сей счет собственное мнение. Фостер тоже был человеком, что не мешало ему одновременно быть и архангелом. Если Джилл и Майк отказываются от спасения души – пусть отказываются, она не станет настаивать. Пути господни неисповедимы.
В следующем чуде приняла участие и Патриция. Все сели на ковер, Джилл мысленно предложила Майку проект чуда. Миссис Пайвонски увидела, что Джилл поднимается в воздух.
– Пэт, – сказал Смит, – ляг на спину.
Она подчинилась с такой готовностью, будто перед ней был сам Фостер. Джилл оглянулась на Майка.
– Может, меня опустишь?
– Нет, я выдержу.
Миссис Пайвонски ощутила, что отрывается от пола. Она не испугалась, а почувствовала религиозный экстаз: из чресел к сердцу поднялось тепло, из глаз полились слезы. Такого сильного чувства она не испытывала с тех пор, как ее коснулся сам Святой Фостер. Майк подвинул Патрицию к Джилл, женщины обнялись. Он опустил их на ковер и обнаружил, что не устал. Майк забыл, когда в последний раз уставал.
Джилл сказала:
– Майк… нужна вода.
– («???») – («Да», – мысленно ответила Джилл) – («Обязательно?») – («Конечно. Ты думаешь, зачем она пришла?») – («Я-то знаю. Но не был уверен, что ты знаешь и хочешь»).
Майк отправил стакан в ванную, налил в него воды. Стакан вернулся в руки к Джилл. Патриция наблюдала с интересом. Удивляться она уже перестала. Джилл обратилась к ней:
– Тетушка Пэтти, это как крещение или венчание. Марсианский обычай.
Это значит, что ты веришь нам, а мы верим тебе, и можем рассказать тебе любой секрет, как и ты нам. Нарушать эту клятву нельзя. Если ты ее нарушишь, мы умрем, даже если наши души будут спасены. Если… впрочем, но мы не нарушим… Если ты не хочешь породниться с нами – можешь не пить воду, останемся друзьями. Я не заставляю тебя поступать вопреки вере, если вера запрещает родство с нами.
– Джилл говорит правильно, – подтвердил Майк. – Пэт, если бы ты понимала по-марсиански, мы
