искусство – это общение, в результате которого художник передает зрителю свое настроение. Тот, кто считает это ниже своего достоинства или не может этого сделать, теряет зрителей. Человек не купит произведение искусства, которое не затрагивает душу. Такое искусство оплачивается принудительно – из налогов. – А я-то удивлялся, почему ни черта не смыслю в современном искусстве? Думал, может, у меня чего-то не хватает.
– Человек должен учиться понимать искусство. А художник должен делать свое искусство понятным людям. Современные художники от слова «худо» не хотят говорить с нами на понятном языке. Они с большим удовольствие посмеются над нами, простофилями, которые не понимают, что они имеют в виду. Двусмысленность – отличная маска для некомпетентности. Бен, ты мог бы назвать меня художником?
– Н-не знаю. Ты неплохо пишешь, захватывающе.
– Спасибо. Я избегаю называться художником по той же причине, по которой стараюсь не называться доктором. Но я действительно художник. То, что я пишу, можно раз прочесть и забыть. Человек, который знает, что я могу сказать, должен мою писанину и вовсе не читать. Но я честный художник. Я стараюсь пробиться к сердцу читателя и поселить в нем ужас и сострадание… по крайней мере, развлечь, когда ему скучно. Но я никогда не прячусь от людей за вычурными словесами, не стремлюсь похвастаться перед другими писателями «техникой письма». Мне нужна другая оценка – деньги, которые люди отдают за мои книги; платят, потому что им приятно меня читать. Фонд помощи деятелям искусства?! Маразм! Деятели искусства, живущие на подачки таких фондов – неумелые проститутки!… Ты наступил на мою любимую мозоль. Налей себе еще и выкладывай зачем пришел.
– Джабл, у меня неприятности.
– Это не новость.
– У меня полно новых неприятностей. Даже не знаю, стоит ли об этом говорить.
– Ну, тогда поговори о моих.
– Как! У тебя тоже неприятности? Я считал тебя человеком, у которого всегда все в порядке.
– Как-нибудь я тебе расскажу о своей супружеской жизни… Да и сейчас не все хорошо. Дюк ушел, ты слышал?
– Да, знаю.
– Ларри хороший садовник, но техника у него в руках ломается. Хороший механик сейчас редкость. А таких, как мне нужно, и вообще нет. Вызываю разных, когда что-нибудь не в порядке, так они отвертку в руках удержать не могут и по глазам видно, что воры.
– Я тебе сочувствую, Джабл.
– Садовники и механики – это роскошь, а секретарши – необходимость.
Из моих секретарей две беременны, а одна выходит замуж.
У Бена отвисла челюсть.
– Сейчас они дуются, что я утащил тебя в дом и не дал им возможность похвастаться. Поэтому, если они начнут хвастаться, сделай вид, что удивился.
– Кто выходит замуж?
– Ты не понял? Тогда я скажу, кто женится: сладкоголосый сын пустыни, наш брат, Вонючка Махмуд. Я сказал ему, что если он не собирается уезжать из Штатов, пусть живет у меня. Он заржал и заметил, что уже давно имеет на это право. Жили бы они здесь, невеста продолжала бы работать.
– Да, она не умеет сидеть без дела. А две другие беременны?
– Уж дальше некуда! Говорят, что будут рожать дома. Любопытно, в каком режиме придется работать, когда они родят? Кстати, почему ты решил, что невеста не беременна?
– Мне казалось, что Вонючка придерживается на этот счет традиционного мнения…
– От Вонючки ничего не зависит. За свою долгую жизнь я не раз убеждался, что все решает женщина, а мужчине остается лишь мириться с неизбежным.
– Ну, хорошо, кто остается без мужа и без живота? Мириам? Энн?
– Погоди, я же не сказал, что невеста беременна и ее зовут Доркас. Арабский язык у нас изучает Мириам.
– Как?! Ну и осел же я!
– Очевидно.
– Но Мириам всегда нападала на Вонючку.
– И после этого тебе доверили целую колонку? Ты видел, как ведут себя школьники?
– Да, а Доркас к нему ластилась, как кошка, разве что о ноги не терлась.
– Это ее обычная манера поведения. Так вот, когда Мириам покажет тебе кольцо – кстати, камень редчайшей красоты и величины, – сделай круглые глаза. Я не собираюсь вычислять, кто из них ждет ребенка. Главное не это, а то, что они не считают себя обманутыми и несчастными. Не вздумай им сочувствовать, наоборот, поздравляй изо всех сил. – Харшоу вздохнул. – Я уже слишком стар, чтобы наслаждаться топотом детских ножек, но и не хочу лишаться квалифицированных секретарей. М-м-да, с тех пор, как Джилл сделала Майка мужчиной, все пошло кувырком. Но я ее не осуждаю и надеюсь, что ты тоже.
– Безусловно, но почему ты думаешь, что это она?
– А кто? – удивился Джабл.
– Не знаю, но Джилл сказала, что это не она. Майка соблазнила та, которая первая попалась ему на глаза, когда он решил соблазниться.
– Возможно.
– Так сказала Джилл. Зная ее логику, из этого можно сделать какие-то выводы.
– Я и своей-то толком не знаю. А что до логики Джилл, то она не должна проповедовать даже в самом влюбленном состоянии, поэтому я о ней не имею ни малейшего представления.
– Оставим логику и обратимся к фактам. Что можно выяснить по календарю?
– Что?
– Не кажется ли тебе, что это сделал Майк в один из наездов?
– Я тебе не давал повода так думать.
– Еще как давал! Ты сказал, девчонки довольны. А я знаю, как женщины относятся к этому чертову супермену!
– Как можно, Бен! Он наш брат.
– Знаю, знаю, – Бен заговорил спокойнее, – и тоже люблю его. Тем лучше понимаю, почему они довольны.
Джабл разглядывал стакан.
– Бен, мне кажется, ты виноват тут не меньше, чем Майк, а может и больше.
– Ты с ума сошел!
– Тем не менее мне трудно поверить, что человек с нормальным зрением и слухом может не совать нос в чужие дела. Я, конечно, старый и глухой, но если по моей гостиной пройдется военный оркестр, я услышу. Ты ночевал в этом доме десятки раз. Ты хоть раз спал один?
– Негодяй! В ночь своего приезда я спал один.
– За ту ночь ты не можешь ручаться, я накормил тебя снотворным. Что еще скажешь в свое оправдание?
– Не собираюсь ничего говорить.
– То-то и оно. Кстати, новые спальни я велел сделать как можно дальше от моей. Звукоизоляция всегда что-нибудь да пропускает.
– Джабл, а твоей вины тут нет?
– Что-о?!
– О Дюке и Ларри я уже не говорю. Ходят сплетни, что ты держишь гарем, лучший со времен турецких султанов. Люди думают, что ты старый развратник, и завидуют тебе.
Джабл побарабанил пальцами по ручке кресла.
– Бен, не в моих правилах кичиться возрастом, но в данном случае я требую почтения к детям.
– Прошу прощения, – сухо сказал Бен, – я думал, мы равноправны и твоя личная жизнь может
