– Я, товарищ капитан, не на гражданку отозван был. Я командиром танкового взвода являюсь. И на завод вернулся с предписанием получить танки, набрать людей – и обратно на фронт.
– Ну и что же, получил танки? – уже с любопытством спросил Суровцев.
– Не! – мотнул головой Андрей. – Нам эти танки самим собрать надо. Ни орудий, ни башен на них еще нет.
– Да, – усмехнулся Суровцев, – без орудий на танках не повоюешь.
– Не скажите, товарищ капитан, – ответил, хитро улыбаясь, Андрей. – Вот я вам такой случай расскажу. Мы на заводе немецкого штурма ждали. Немец – ведь он от завода рукой подать… Ну, мы оборону в полный порядок привели, майор там один из штаба фронта этим делом руководил, пулеметы – вкруговую, зенитки – на прямую наводку, словом, все как полагается. А танки-то наши еще без вооружения стояли. Вызывает меня майор и говорит: «Слушай, Савельев, есть, говорит, у меня один планчик. Можешь ты свои танки поближе к передовой выдвинуть?» А я отвечаю: «Так они же огня вести не могут, товарищ майор, к чему же?» А он мне: «Для дезориентации противника. Ночью танки выведем, трактора – словом, всю движущуюся технику – и взад-вперед погоняем! Пусть фрицы думают, что к нам целая танковая бригада подошла. Пока, говорит, немец очухается, зажигалки повесит да „раму“ свою пришлет, мы всю эту технику обратно на заводскую территорию уберем. Выходит, замаскировалась наша бригада». Ну, я ему отвечаю: «Порядок, товарищ майор, сделаем…» А что, лихо придумал этот Звягинцев! Потом…
– Постой! – прервал его Суровцев и приподнялся, опираясь на правую, здоровую руку. – Как, ты сказал, фамилия майора?
– Майора-то? Звягинцев. Боевой майор. Его к нам после ранения прислали оборону завода наладить. Ну, я ему…
– Да постой, говорят тебе! Какой он из себя, этот майор? Высокий такой, худощавый, лет под тридцать или помоложе, орден имеет?
– Точно, товарищ капитан! Такой из себя Звягинцев и есть.
– Так слушай ты, танковая твоя душа, – еще более возбужденно заговорил Суровцев, – ведь этот майор – мой боевой друг, ясно тебе?! Мы с ним вместе на Лужской линии воевали чуть ли не с первого июля!
На лбу Суровцева выступил пот, и он в изнеможении упал на подушку.
– Что с вами, товарищ капитан? – испугался Андрей. – Жив ведь ваш майор, ничего с ним такого не случилось, он ведь…
– Да погоди ты трещать, – проведя по лицу рукавом пижамы, проговорил Суровцев, – скажи лучше, как с ним связаться? Ну, телефон, что ли, какой-нибудь знаешь?
– Дак его на заводе-то уже нет, вашего майора! Как немцы в конце сентября поутихли, он и отбыл. Попрощался с нами, все корпуса заводские обошел, огневые точки, укрепления, ну, словом, все проверил и отбыл.
– Куда, черт тебя побери, отбыл-то? В штаб?
– Дак откуда же я знаю?! – с отчаянием сказал Андрей. – Только не думаю, что в штаб. Не пойдет он в штаб. Скорее – куда на передовую…
Суровцев лихорадочно думал, что же делать. Как разыскать Звягинцева? Может быть, позвонить в штаб фронта и спросить, где он теперь? Но кто Суровцеву, безвестному капитану, будет давать такие справки?! Да и куда звонить? В какой отдел штаба? И по какому номеру?
Постепенно Суровцев успокоился. Главное, что Звягинцев жив!
– Да, – тихо проговорил он. – Это ты, танкист, прав, в штабе Звягинцев отсиживаться не будет, не такой человек. А знаешь, – Суровцев повернулся к Андрею, – он ведь и ранен-то при мне был. Под Кингисеппом. Мы с комиссаром его и в госпиталь отправляли. А потом потерялся след. Думали, что его и в живых нет… Ну, лейтенант, большую ты мне радость доставил! Обнял бы тебя, да дотянуться не могу! Одним словом, спасибо!
– Вот бы вам теперь и заправиться на радостях, – сказал Андрей, – а еду-то всю я умял.
– Брось ты со своей едой! И вот что, лейтенант: хватит мне «выкать». Давай на «ты», раз уж у нас общий друг объявился.
– Так ведь не положено, товарищ ка…
– В строю ты бы у меня по струнке ходил, – усмехнулся Суровцев, – а тут мы с тобой оба инвалиды – значит, в званиях уравнялись.
– Я, товарищ капитан… – начал было Андрей, приподнимаясь, и вдруг ахнул: – Ой, да что с вами? – Он увидел, что лицо Суровцева внезапно побледнело, исказилось от боли. – Сестра! Сестра! – крикнул во весь голос, потом схватил ложку и застучал ею по пустой тарелке. – Эй, медицина, кто там есть, сюда давайте!
Дверь отворилась, и в палату вошла сестра.
– Позовите Веру, – тихо сказал Суровцев.
– Веру? Какую Веру?
– Ну, Веру же он просит, – вмешался Андрей. – Королеву Веру, не понимаете, что ли?!
8
Я сделала Суровцеву обезболивающий укол, и в это время начался обстрел.
По инструкции МПВО полагалось всех ходячих больных немедленно направлять в убежища, а лежачих – переносить туда на носилках. Мужчин-санитаров не хватало, и переносить раненых приходилось всем – весь медперсонал, за исключением хирургов, был раскреплен по палатам. Убежищем у нас служило большое подвальное помещение, где раньше была анатомичка.
Санитарка тетя Паша и наш госпитальный сторож Орехов вошли в палату, где я была, и стали укладывать на носилки Андрея Савельева, раненного в бедро. Я сказала Суровцеву:
– Сейчас за вами тоже придут с носилками.
– Этого еще не хватало! – возмутился он. – Дойду на своих двоих. А ты тоже пойдешь в убежище?
– Нет, – покачала я головой, – не пойду.
– Тогда и я останусь.
– Я сегодня дежурю в приемном покое, – сказала я, – а вам надо спуститься в убежище. Таков приказ.
Помогла ему подняться с постели. Голова у него, видимо, кружилась – типичное постконтузионное явление. Он схватился здоровой рукой за спинку кровати.
– Отнесем вас, – сказала я и отправила тетю Пашу за носилками, а Суровцеву велела пока сесть.
– Почему ты зовешь меня на «вы»? – вдруг спросил он. – Ведь раньше говорила мне «ты»?
Я даже растерялась. Вспомнила, что в операционной и потом, когда он пришел в себя после наркоза, действительно обращалась к нему на «ты». Все мы знаем, что раненых, особенно молодых, в тяжелые моменты это почему-то ободряет.
Теперь же капитану Суровцеву было значительно лучше, и обращаться к нему на «ты» мне показалось неудобным.
Но за время работы в госпитале у меня уже выработалось умение не смущаться от вопросов раненых, быть внимательной и терпеливой.
Я улыбнулась и ответила:
– «Вы» или «ты» – какая разница, милый?
Произнесла слово «милый» почти машинально – так я сказала бы любому из раненых. Но на этого молодого капитана оно, видимо, произвело какое-то особое впечатление.
– А вечером… зайдешь?.. – с надеждой в голосе, но как-то робко спросил он.
– Зайду, зайду, – торопливо ответила я, думая о том, что меня уже ждут внизу.
Во время обстрела в приемном покое должны находиться врач, фельдшерица и медсестра.
