мужски, подойди.
— И кто же они такие?
— Первые Дианины ученицы: одна — испанка Кира, другая — англичанка Лайза, третья — француженка Мередит, или Мер, как больше нравится, они-то уж точно знают где она, но очень сомневаюсь, что скажут, где. Хочу сразу предупредить: с Мер в метании ножей может сравниться разве что сама Диана.
Кира… хоть это имя он уже слышал.
— Спасибо.
— Скажешь это, если она тебя все-таки примет.
Он кивнул и направился к двери. Взявшись за ручку, он услышал «еще как примет» и усмехнулся. Они-то уж точно стоят друг друга. Ричард отчего-то не сомневался, что она его примет…
Глава 10
Тони потер уже заживающее плечо. В Картахене ему не повезло. Но эта неудача не могла его остановить.
Теперь его отделяла от Дианы лишь небольшая дорога до Мадрида. И не важно, что город достаточно велик, чтобы там найти одного человека.
Но ведь это не просто человек.
Он ищет свою жену, которая к тому же ждет его ребенка.
И не важно, что он до сих пор ходит с перевязанной рукой, все остальное зажило, хоть и оставило на его теле несколько шрамов, но со временем и они станут еле заметными. А рука… что ж, и ею он когда- то сможет снова орудовать. В конце концов прошло всего лишь три месяца, еще все заживет.
— Мама.
— Да, дорогая.
Диана посмотрела на Стефании, как обычно, с легкой болью в груди. С каждым днем она все больше напоминает свою мать.
— А кто это?
Она указывала на рисунок. И где она только взяла этот альбом? Диана думала, что выбросила его еще по дороге из Америки.
— Дельфины.
— Это такие рыбы? Ты их нарисовала?
— Это не совсем рыбы.
Диана решила не говорить, что сама нарисовала их. Тогда она рисовала, чтобы отвлечься.
— А кто это?
Диана взглянула на рисунок и замерла. Алекс… Она вспомнила, как он тогда отпирался, мол это скучно, долго… Но сам потом поразился сходству. Он как будто смотрел в зеркало…
— Это…
Ее голос осекся. Ей всегда с болью приходилось говорить о нем, но в последнее время Стефани все больше и больше хотела узнать о родителях.
— Это твой отец, Стефани.
Малышка посмотрела на рисунок расширенными глазами, изучая каждый его фрагмент.
— Он был очень красивым.
— Да, был.
Она отвернулась, борясь с непрошеными слезами. Она не плакала со дня его смерти. И больше отнюдь не собиралась. Тем более при Стефани.
— А можно, я попрошу Ричарда вставить рисунок в рамку и поставить в гостиной?
Она молчала, глядя на рисунок. Как ей тогда удалось передать этот блеск в глазах? Да еще без красок? Почему ей до сих пор так больно, ведь она уже смирилась со смертью сестры! Должно быть, это потому, что ее смерть они переживали вместе, а его — она одна. Да еще это чувство вины… Умереть должна была она.
Да, теперь она будет редко заходить в гостиную.
— Можно.
И ребенок взлетел словно птица, нежно прижимая рисунок к груди, боясь помять или испортить.
Но воспоминания нахлынули сами собой.
Алекс, зачем ты это сделал? Зачем? Умереть должна была она, а не он. У него была дочь и вся жизнь впереди, а у нее… У нее не было ничего кроме злости.
Теперь же ее переполняет жажда мести, и она отомстит. То животное умрет, или ей незачем жить. О ее детях позаботятся Ричард и Мари, или даже Энтони…
Почему она вспомнила о нем?
И, как бы в ответ, ребенок внутри нее пошевелился. Не важно, кто у нее будет, мальчик или девочка, она назовет ребенка в честь своего друга, погибшего ради того, чтобы она жила.
Нужно пойти сказать Ричарду, что она разрешила повесить тот рисунок в гостиной, а то еще не поверит и начнется настоящая буря. Умение устраивать сцены Стефани унаследовала от матери, по крайней мере, так сказал отец, он-то лучше знает…
Да, хуже просто не может быть.
Сперва его посреди дороги застает настоящий ливень, потом на склоне он теряет всю взятую в дорогу одежду; слава Богу, хоть деньги при нем. И вот уже три дня, как он не смог нормально поспать. Все встречающиеся по пути постоялые дворы не отличались особыми удобствами, а в последнем он даже не смог побриться, так что сейчас у него был просто потрясающий вид.
Но дорога начала улучшаться, по сторонам появились ухоженные поля. И совсем не далеко начиналась ухоженная аллея, должно быть ведущая к прекрасной вилле.
Здесь такие не часто встретишь.
Он остановился, глядя на аллею. Глупо в таком виде даже пытаться подъехать к такому дому. Даже его конь никого не убедит. Подаренного Дианой Аполлона примут за ворованного, а его самого за вора. Еще бы, красавец, потомок Зевса, на котором сидит чуть ли не оборванец.
Но другого пути у него не было. Конь устал, хотя и продолжал идти, не сбавляя шага, помнил школу Дианы.
Тони повернул коня и, как ему показалось, тот побежал резвее, будто узнал родной дом. Да он к таким и привык, но вынужден был довольствовать убогими постоялыми дворами, которые ему предлагала дорога.
На пути его никто не остановил, хотя садовники и начали взирать на него исподлобья. Должно быть, уже кто-то побежал к дому доложить хозяину.
Но на пороге его никто не встретил.
Он уже собирался направиться к конюшне, как из-за поворота появилась красавица девчушка, лет пяти-шести. Она остановилась, прижимая к груди альбом и с неподдельным детским интересом уставившись на коня и седока.
— Buenos dias, seсorita.
Она улыбнулась, показывая очаровательные ямочки. Сколько же сердец разобьет это прекрасное создание, когда подрастет. Она чем-то напомнила ему Диану, но он тут же отбросил эту мысль.
— Здравствуйте.
Он удивился. Как она догадалась, что он англичанин?
Она тем временем подошла вплотную к его коню и улыбнулась еще шире.
— Его нужно отвести в конюшню, он проголодался, да и вы, должно быть, тоже. Пойдемте.
