недвижимости.
— Гарри, милый, ты уверен, что хорошо себя чувствуешь? — обеспокоено повторила миссис Уэсли уже на улице, когда они огибали некошенный пятачок в центре площади Мракэнтлен. — Ты такой бледный… Тебе удалось утром хоть немного поспать? Точно? Как придём, сразу ложись в постель, до ужина ещё два часа, ты успеешь отдохнуть, хорошо?
Гарри кивнул. Вот и прекрасно, так можно избежать дурацких разговоров, об этом он и мечтал. Едва отворилась дверь, Гарри, миновав подставку для зонтов в виде ноги тролля, быстро поднялся по лестнице в спальню.
И принялся расхаживать по комнате вдоль двух кроватей и пустого портрета Пиния Нигеллия. В голове проносились мысли, одна страшнее другой.
Как я превратился в змею? Я что, анимаг?… Нет, невозможно, я знал бы об этом… Может быть, Вольдеморт был анимагом?… Да, думал Гарри, это многое бы объяснило… В кого ему и превращаться, как не в змею… А раз он завладел мной, то мы превратились вместе… Но всё равно непонятно, как за какие-то пять минут я сумел оказаться в Лондоне и тут же вернуться обратно? Впрочем, Вольдеморт — самый могущественный колдун во всём мире, не считая Думбльдора, конечно; перемещать людей с место на место ему, наверно, не составляет труда.
И ведь… Какой ужас!… Гарри овладела сильнейшая паника: если Вольдеморт завладел им, то, значит, в эту самую минуту он видит штаб-квартиру Ордена Феникса, знает, кто входит в состав Ордена, знает, где прячется Сириус… И вообще, в голове у Гарри столько секретов — в первый же вечер, который он провёл здесь, Сириус много чего понарассказал…
Остаётся одно: немедленно покинуть этот дом. Он проведёт Рождество в «Хогварце», без своих друзей, и тем самым обезопасит их хотя бы на время каникул…Нет, не годится — в школе полно других ребят, их тоже нельзя подвергать опасности. Что, если его следующей жертвой станет Симус или Дин или Невилль? Гарри остановился и воззрился на пустой холст. На душе было очень и очень тягостно. Выбора нет: чтобы защитить от себя колдовское сообщество, придётся вернуться на Бирючиновую аллею.
Что же, подумал Гарри, раз другого выхода нет, медлить незачем. И, стараясь не думать о той «радости», которую испытают Дурслеи при его преждевременном, на полгода раньше срока, возвращении, пошёл к своему сундуку. Захлопнув крышку, он запер замок и машинально стал искать глазами Хедвигу. Потом вспомнил, что сова в школе — вот и хорошо, одной проблемой меньше, — схватил сундук за ручку, потащил к двери, но, на полпути, услышал чей-то презрительный голос:
— Стало быть, убегаем?
Гарри оглянулся. С портрета, небрежно прислонясь к раме, на него с насмешливым любопытством глядел Пиний Нигеллий.
— Нет, — коротко ответил Гарри и потащил сундук дальше.
— Мне казалось, — Пиний Нигеллий любовно пробежал пальцами по острой бородке, — что в колледж «Гриффиндор» зачисляют храбрецов? Однако, как я вижу, тебе место в моём колледже. Мы, слизеринцы, бесспорно храбры — но не глупы. И, если имеем возможность выбирать, то прежде всего спасаем свои шеи.
— Я спасаю вовсе не свою шею, — холодно отрезал Гарри и, с трудом одолев особенно бугристый участок траченного молью ковра, подтащил сундук к двери.
— А, понимаю, — проговорил Пиний Нигеллий, не переставая поглаживать бородку, — это не трусливый побег, но игра в благородство.
Гарри решил не реагировать на его слова. Он уже коснулся дверной ручки, когда Пиний Нигеллий лениво процедил:
— У меня для тебя сообщение от Альбуса Думбльдора.
Гарри круто обернулся:
— Какое?
— «Оставайся на месте».
— А я и не двигаюсь, — не отнимая руки от двери, сказал Гарри. — Так что за сообщение?
— Я только что передал его, тупица, — ровным голосом повторил Пиний Нигеллий. — Думбльдор велит тебе: «Оставайся на месте».
— Почему? — выпустив из рук сундук, закричал Гарри. — Зачем ему нужно, чтобы я здесь оставался? Что ещё он сказал?
— Больше ничего, — Пиний Нигеллий поднял тонкую чёрную бровь, словно удивляясь дерзости Гарри.
Гарри захлестнул гнев. Он страшно устал, запутался; за какие-то полсуток ему довелось пережить отчаяние, облегчение, снова отчаяние — а Думбльдор по-прежнему не желает с ним разговаривать!
— Значит, вот как? — выкрикнул он. — «Оставайся на месте»? Когда на меня напали дементоры, все тоже только это и говорили! Сиди тихо, Гарри, пока взрослые всё уладят! Тебе, конечно, мы ничего объяснять не будем, твои крошечные мозги не в состоянии этого переварить!
— Знаешь, — чтобы перекричать Гарри, Пинию пришлось повысить голос, — именно поэтому мне и не нравилось быть учителем! Молодёжь всегда всецело уверена в своей правоте! А не приходило ли в твою глупую голову, нахальный петушок, что у директора школы «Хогварц» имеются очень веские основания не посвящать тебя во все свои планы? Почему, среди всех переживаний о бесчеловечности окружающих, ты ни на секунду не задумался о том, что до сих пор, слушаясь Думбльдора, ни разу не попадал в неприятное или опасное положение? Но нет, ты, как все молодые люди, убеждён, что лишь ты один наделён способностью думать и чувствовать, ты один умеешь распознать опасность или проникнуть в планы Чёрного лорда…
— Значит, это правда? Его планы действительно имеют отношение ко мне? — перебил Гарри.
— Разве я это говорил? — лениво процедил Пиний Нигеллий, рассматривая свои шёлковые перчатки. — А теперь, прошу меня извинить. Есть занятия и поинтереснее, чем выслушивать всякие глупости от неблагодарных подростков… Приятного тебе дня.
Он изящной походкой подошёл к краю картины и скрылся из виду.
— Ну и катись! — заорал Гарри на пустой холст. — И передай Думбльдору спасибо неизвестно за что!
Холст молчал. Гарри, кипя от злости, оттащил сундук к кровати, и бросился лицом вниз на изъеденное молью покрывало. Он лежал с закрытыми глазами, не в силах пошевелиться; тело ломило от усталости, словно он прошёл пешком много-много миль…
Невозможно представить, что всего сутки назад они с Чу Чэнг стояли под омелой… Как он устал… Но спать страшно… хотя непонятно, сколько он сможет бороться со сном… Думбльдор велел оставаться… наверно, это значит, что спать всё-таки можно… но страшно… что, если всё повторится снова?
Он медленно проваливался куда-то в темноту…
Очень скоро Гарри — у него в голове будто стояла кассета с фильмом, которая только и дожидалась, когда её включат, — опять шёл вдоль грубых каменных стен пустынного коридора к чёрной двери… Вот, слева, проход на лестницу, ведущую вниз…
Гарри дошёл до чёрной двери, но никак не мог её открыть… Он просто стоял и смотрел на неё, отчаянно желая проникнуть внутрь… Там, за дверью, что-то очень, очень нужное и важное… Какая-то необыкновенная награда… Если бы только шрам перестал саднить… Тогда он сможет хорошенько всё обдумать…
— Гарри, — откуда-то издалека позвал голос Рона, — мама говорит, ужин готов, но если ты не хочешь, можешь не вставать, она пришлёт еду сюда.
Гарри открыл глаза, но Рон уже вышел из комнаты.
Он боится остаться со мной наедине, пронеслось в голове у Гарри. Что ж, естественно, после того, что сказал Хмури.
Теперь все знают, что у него внутри, и, наверно, никто не хочет, чтобы он здесь оставался…
Он не пойдёт ужинать, не станет никому навязывать своё общество. Гарри перевернулся на другой бок и вскоре снова провалился в сон. Он спал долго и проснулся ранним утром. Живот сводило от голода. На соседней кровати похрапывал Рон. Гарри, щурясь, оглядел комнату. На портрете темнел силуэт Пиния Нигеллия. Видимо, его прислал Думбльдор — следить, чтобы Гарри ни на кого не напал.
Гарри с новой силой ощутил собственную нечистоту. Он жалел, что послушался Думбльдора… Чем так мучиться на площади Мракэнтлен, лучше уж отправиться к Дурслеям.
Следующий день до обеда все, кроме Гарри, украшали дом к Рождеству. Гарри уже и не помнил, когда Сириус последний раз был в таком хорошем настроении — крёстный, по-детски радуясь тому, что встречает праздник не один, распевал рождественские гимны. Его голос доносился снизу, из-под пола холодной гостиной, где прятался Гарри. Он глядел в окно, на стремительно белеющее, набухающее снегопадом небо, и с мрачным удовлетворением думал о том, что все, должно быть, сейчас судачат о нём — ну и пожалуйста, ему не жалко. Когда миссис Уэсли негромко позвала его к столу, он не откликнулся, а лишь перебрался этажом выше.
Около шести часов вечера раздался звонок в дверь. Миссис Блэк, как всегда, подняла крик. Гарри, полагая, что это Мундугнус или ещё кто-то из Ордена, поёрзал, пристраиваясь поудобнее. Он сидел у стены в комнате Конькура и, стараясь не замечать собственного голода, кормил гиппогрифа дохлыми крысами. И ужасно испугался, когда всего через несколько минут после звонка кто-то сильно забарабанил в дверь.
— Я знаю, что ты там, — послышался голос Гермионы. — Выйди, пожалуйста. Мне надо с тобой поговорить.
— Ты-то что здесь делаешь? — изумлённо спросил Гарри, открывая дверь. Конькур усердно скрёб устланный соломой пол в надежде отыскать оброненные косточки или кусочки мяса. — Я думал, ты с родителями катаешься на лыжах.
— Сказать по правде, лыжи — это не моё, — ответила Гермиона. — Так что я решила встречать Рождество здесь. — Она раскраснелась с мороза, и в волосах ещё оставалось немного снега. — Только Рону не говори. Я же ему без конца твердила, что лыжи — это очень здорово, а то он всё потешался. Мама с папой, конечно, немного расстроились, но я сказала, что все, кто хочет нормально сдать экзамены, остаются в школе заниматься. Они не обиделись — они ведь хотят мне добра. Ладно, — деловито продолжила она, — пошли в вашу комнату. Мама Рона разожгла там камин и прислала сэндвичи.
Гарри вслед за Гермионой спустился на второй этаж. Они вошли в комнату, и Гарри с удивлением обнаружил там Рона и Джинни, сидящих рядышком на кровати Рона.
