Лиззи уже стояла возле машины.
— Ему нужна я, — сказала она. — Но если я не пойду с ним, он заберет Джека.
Пассажирская дверь приоткрылась на дюйм.
— Прости, — повторила девочка, протянула руку и распахнула дверцу.
Холли находилась довольно далеко и не видела, что произошло, но Джек вылетел из салона, точно пробка из бутылки. Он приземлился на обе ноги, а Лиззи быстро скользнула мимо братишки и нырнула в машину.
Дверь захлопнулась, точно дверца стального сейфа, и двигатель седана заработал. Все произошло столь же стремительно, как и бесповоротно.
Холли бросилась туда, полупрыгая, полухромая, но автомобиль уже набирал скорость.
— Фрэнк! — прокричала женщина. — Подонок! Верни ее! При звуке ее голоса Джек словно очнулся от дремы.
Он огляделся, как будто припоминая что-то, заметил красные задние огни, удаляющиеся во тьму…
…и издал сдавленный крик:
— Папа! — И побежал по тропе вслед за машиной, так шлепая ножками, что земля разве что не вздрагивала.
Холли еще не добралась до сына, а ее вопли не могли остановить его. Ни у одного из них не было шансов догнать красный седан. Но оба они пытались.
Она настигла малыша добрых десять минут спустя. Он стоял на том месте, где оборвались его дыхание и его надежды.
— Он забыл меня! — взвыл мальчик.
Холли упала на колени и притянула сына к себе.
На этот раз, в виде исключения, он позволил матери обнять себя.
Джон Кессел
План финансовой независимости Баума[35]
Когда я подхватил ее возле «Остановись и купи»[36] на Двадцать восьмой улице, на Дот была коротенькая черная юбка и красные кеды, совсем как те, которые она стянула с прилавка в ту ночь пять лет назад, когда мы вломились в хендерсонвилльские «Сирс».[37] Я не мог не заметить крутого изгиба ее бедра, когда она скользнула на переднее сиденье моего старенького «ти-бёрда». Она наклонилась и чмокнула меня, оставив на щеке ярко-красный отпечаток губной помады, а в воздухе — табачный запах дыхания.
— Наконец-то снова вместе, — заявила она.
Идея с «Сирс» принадлежала мне, но, после того как мы забрались в магазин той ночью, все остальные предложения выдвинула Дот, включая и барахтанье на кровати в мебельном отделе, и то, как я оглушил ночного сторожа анодированным алюминиевым фонариком, который взял в скобяных товарах, что и отправило его с сотрясением в госпиталь, а меня со сроком на три года в Центральную. Когда появились копы и уволокли меня, Дот уже упорхнула. Нет, все путем. Мужчина должен отвечать за свои поступки, по крайней мере так мне талдычили на сеансах групповой терапии, которые проводились в тюряге по четвергам. Но я никогда еще не знал женщины, которая могла бы заставить меня делать те вещи, на которые меня подначивала Дот.
Среди парней, посещавших эти сеансы, был такой Изотоп Рой Дестри. Он вечно мутил свою теорию о том, что все мы живем в компьютере и в мире нет ничего реального. Что ж, если вот это ненастоящее, сказал я ему, то уж не знаю, что тогда настоящее. Упругость грудей Дот или запах дерьма в сортире заправки на Двадцать восьмом шоссе — что может быть реальнее этого? Изотоп Рой и типы вроде него всегда ищут запасной выход. И я могу их понять. Каждый из нас иногда мечтает о такой дверце.
Я дал газу и выехал со стоянки на шоссе. Небо впереди алело над Голубым Хребтом,[38] но воздух, влетающий в окно, был сух и пах дымом лесных пожаров, полыхающих в сотнях миль к северо-западу.
— Какая кошка откусила твой язык, дорогуша? — поинтересовалась Дот.
Я сунул кассету в магнитолу, и Вилли Нельсон затянул «Привет, стены».
— Куда едем, Дот?
— Просто веди свою тачку прямо миль двадцать. Когда увидишь указатель на Гончарную лощину, сворачивай направо по первой же пыльной дороге.
Дот извлекла из сумочки пачку «Кулз», сунула одну сигарету в рот и щелкнула автомобильной зажигалкой.
— Не работает, — с опозданием предупредил я.
Она с полминуты копалась в своей кошелке, после чего раздраженно застегнула «молнию».
— Дерьмо. У тебя есть спички, Сид?
Краем глаза я следил, как сигарета ходит в ее губах вверх-вниз, когда она говорит.
— Извини, золотко, нету.
Дот вытащила сигарету изо рта, пару секунд разглядывала ее, а затем отправила щелчком в открытое окошко.
Привет, окно. На самом деле у меня имелся коробок огайских «Голубых головок», но я не хотел, чтобы Дот курила, потому что однажды это наверняка убьет ее. Моя мать курила, и я помню ее мокрый кашель и туго натянутую на кости кожу, когда она лежала в верхней спальне большого дома в Линчбурге,[39] попыхивая «Винстоном» в перерывах между выхаркиванием кусков разъедаемых раком легких. Когда бы мой старик ни поднимался к ней, чтобы забрать тарелки с нетронутым завтраком и спросить, не постарается ли она все-таки съесть чего-нибудь, матушка улыбалась ему — а глаза у нее были большие-большие — и вытягивала еще пару гвоздей для своего гроба из красно-белой пачки своими желтыми от никотина пальцами.
Как-то раз после того, как мне довелось стать свидетелем такой сцены, я последовал за отцом на кухню. Когда он нагнулся, чтобы поставить поднос на стойку, я выхватил из его нагрудного кармана сигареты и растер их в порошок, засыпав табачной крошкой груши и домашний сыр. И уставился на него — пусть только попробует взбеситься. Пару секунд спустя он просто протиснулся мимо меня в гостиную и врубил телевизор.
Такова история моей жизни: я пытаюсь спасть вас всех, а вы все игнорируете меня.
По ту сторону Элмонда были одни лишь горы. Дорога кружила и петляла. Наверху, где-то у макушек деревьев, на откосе у насыпи вспыхивали предупредительные огни. Я вилял, повинуясь двойной желтой линии, с трудом вписываясь в повороты, но дорога оставалась пустынной. Иногда мы оставляли позади
