— Как какое? — удивлённо воззрился на капитана таможенник. — А вот это самое, — притопнул он ногой, — на котором мы оба стоим. Разве это не судно?
— Так за него мы на границе заплатили, — удивлённо вытаращился на него капитан.
— Во-от, — удовлетворённо протянул таможенник, — начинаешь понимать. Там ты заплатил тем таможенникам. Пограничным. А здесь, надо платить нам, таможенникам столичным, — улыбнулся он, глядя на растерявшегося капитана. — Таможни же разные, — продолжая доброжелательно улыбаться, пояснил он капитану, как какому-то несмышлёному пацану. — Значит и платежи тоже разные. Там, — кивнул он в сторону, откуда пришла лодья, — одна таможня. А здесь, — ткнул он себя пальцем в грудь, — другая. Значит, и платежи разные.
— Значит, — начал он загибать пальцы, так и продолжая стоять перед капитаном и не обращая ни на что больше своего внимания. — Вы должны заплатить: за лодью, поскольку она находится в столичных водах; за лошадей, поскольку их можно продать, и поэтому их можно считать товаром; и за пассажиров, — загнул он последний палец.
— Сколько у вас лошадей то будет, — наконец изволил поинтересоваться он. — А, впрочем, не важно, — безразлично махнул он рукой. — Раз больше одного, то плати, как за сотню, вот и разойдёмся по- доброму, — ласково улыбнулся он, глядя на всё более мрачнеющего капитана.
— Кстати, — как-то разом оживился он, — и за пассажиров надо бы заплатить. Кто они у тебя будут? — вопросительно взглянул он на подошедших к месту торговли Сидора с Димоном и не обратив никакого внимания на держащегося в стороне Корнея.
— Путешественники, — мрачно буркнул капитан, начиная уже понимать, что немереная жадность таможенника сейчас обернётся лично ему крупными неприятностями.
— Путешественники, — улыбнулся таможенник, расплывшись в улыбке, как будто при виде родного, горячо любимого дядюшки, которому, к тому ж, задолжал немереную сумму, каковую совершенно не хотелось бы возвращать. — Люблю путешественников. Как правило, это люди богатые и проблем с ними не бывает, — снова улыбнулся он, умильно глядя на глядящих на него с любопытством Сидора с Димоном.
— Вообще-то у нас не сто лошадей, — довольно невежливо перебил его Димон, которому уже успел надоесть нескончаемый монолог таможенника, — а всего только двадцать с небольшим лишком. И за сотню, мы платить не будем. Да и плату за лошадей, как мы прекрасно знаем, берут не в столице, а на границе, при выезде. Так что, пошёл ты, братец, к чёртовой матери со своими претензиями.
— А за пассажиров, вы тоже на границе платить будете, — продолжая всё так же умильно улыбаться, поинтересовался таможенник. — Въездная столичная пошлина берётся со всех, не смотря на чины и звания. Путешественник ты, не путешественник, не имеет значения. Плати, раз прибыл в наш город.
— Кстати, — снова оборотился он к капитану, у вас все путешественники?
— Нет, — мрачно буркнул капитан, остро блеснув глазами. — Ещё две девицы, которых эта троица сопровождает и доктор при них.
— Доктор, — сразу же насторожился таможенник. — Так они что, больные эти девицы?
— Да нет, — поморщился капитан, картинно махнув рукой. — Только одна из них поначалу немного приболела. А потом ничего, выздоровела. Всего то, лихорадка и приключилась.
— Лихорадка, — неожиданно необычайно встревожился таможенник. — Так она ведь может быть заразная. Вы что! — теперь уже совершенно враждебным взглядом уставился он на насторожившихся Сидора с Димоном. — Привезли к нам заразу! — теперь уже чуть ли не визжал таможенник.
— Карантин! — резко, одним словом, как припечатал он. — Только карантин! Ничего не желаю слушать! — резко отстранился он от ребят, однако, так и не поспешив покинуть 'заражённое' судно.
— Впрочем, поскольку она уже выздоровела, как говорит капитан, то мы можем и договориться. Думаю, — он на минуту погрузился в какие-то свои вычисления, беззвучно шевеля губами, — что стоимости парочки рыцарских лошадей будет достаточно для компенсации вреда, что может нанести такой больной.
— Чё-ё! — потрясённо уставились на него одновременно Сидор с Димоном. — Пара рыцарских лошадей за въезд в город? Ты чё, мужик, больной? — Сидор с каким-то умилением посмотрел на зарвавшегося таможенника. — У тебя рожа не треснет?
— Нет, — ласково глядя на них, ответил таможенник, не обратив никакого внимания на прямые оскорбления, к которым уже перешли Сидор с Димоном. — Родные мои, — ласково улыбнулся он им. — Заплатите и спите себе спокойно. А не заплатите, так и сгниёте у причала, — снова улыбнулся он, посмотрев прямо в глаза Сидору и переведя взгляд на Димона, добавил. — Не вы первые, не вы последние. Все платят, — пожал он плечами, чуть разведя руки в стороны.
Маня с княжной, обе, сидевшие до того спокойно у себя в каюте и не собиравшиеся присутствовать при разборках с таможней, по причине полного равнодушия к данному процессу, последние полчаса начали всё внимательней прислушиваться к скандалу, набиравшему обороты на палубе.
Маня вообще считала, что уж трое то мужиков, что находились в данный момент на палубе, уж по любому договорятся с одним чиновником. И поэтому поначалу не обращала на разгорающийся скандал ни малейшего внимания, сосредоточившись на своих каких-то мыслях, но тот ор, что доносился нынче и до их каюты, она уже не могла проигнорировать.
— Афигеть! — потрясённо выдохнула она воздух, услышав особенно потрясший её матерный перл, раздавшийся с палубы.
Поняв, что у неё последние пять минут перехватило дыхание, и она практически не дышала, она медленно перевела дух, и, восторженно покрутив головой, продолжила.
— Вот это я понимаю. Вот это коррупция. Брать деньги не за то, за что надо, а за то, что просто хочется. Вот ему хочется денег, — поражённо уставилась она на молчаливую княжну, — он и придумал рыцарских лошадей. Борзой! Ну, борзой! Пробы ставить негде.
— Мерзавец, — тихо, цедя каждую букву сквозь зубы, медленно и зло выговорила княжна, судорожно схватившись за свою саблю и вперив взгляд куда-то в пространство.
— Вот, вот, — тут же оживилась Маня, почувствовав неожиданно поддержку там, где она не надеялась её получить. — Вот и я говорю мерзавец таможенник. Он своим поведением страну позорит. Ведь ясно же, что никто ему столько не заплатит, а значит, и сам в проигрыше будет, и казна останется в убытке.
Княжна, посмотрев на Маню, как на идиотку, медленно, цедя буквально каждое слово по буквам, тихо, сквозь зубы, процедила:
— Да, на страну МНЕ насрать! И на казну МНЕ насрать! Но никто ЗДЕСЬ, не смеет брать денег с МЕНЯ! Это МОЁ княжество! МОЁ! Кровное!
— Достань ка МНЕ моё платье, — как-то сразу подобравшись, резко бросила она удивлённо посмотревшей на неё Мане, и, ни слова больше не говоря, остановилась перед окном каюты, задумчиво уставившись куда-то в сторону далёкого, едва видимого в бортовое оконце причала.
Маня, внимательно посмотрев на замершую каменной статуей княжну, медленно подошла к сундуку с вещами княжны, открыла его, и, ещё раз посмотрев в спину княжны каким-то задумчивым взглядом из-под прищуренных век, достала единственное платье, которое сумела ещё в самом начале путешествия отыскать среди её вещей.
— Это, что ли? — вопросительно посмотрела она в спину так и стоявшей к ней спиной княжны.
— Оно там одно, — кивнула головой княжна, даже не оборачиваясь. — Надеюсь, ты его выгладила? — небрежно поинтересовалась она у Мани, о чём-то глубоко задумавшись и даже к ней не обернувшись.
— Конечно, — медленно и тщательно выговаривая буквы, протянула Маня, бросив ещё один быстрый и внимательный взгляд на прямую, как доска, спину княжны. — Как же не погладить то, времени было в достатке. Да и платьице, — Маня как бы взвесила в руках воздушное платье, — само очарование. Такое чудо, грех не погладить.
Ни слова больше не сказав, Маня помогла княжне надеть платье, а потом не менее получаса потратила на то, чтобы нанести на лицо княжны боевую раскраску первой красавицы. Только закончив с этим, она, вместе с ней, поднялась на палубу.
Там продолжали бушевать страсти. Столичный таможенник, поняв, что вновь прибывшие торговые гости, или, по их словам, путешественники, совершенно не желают платить ему мзду, в том размере, в котором он желает, совсем разошёлся, и голосил уже чуть ли не во весь голос.
