обеспокоенным взглядом.
— Золотой за десятилетку, плюс два, три года, — уже совсем сухим, деловым тоном уточнил он. — Твои саженцы, не безпокойся, мы не трогали, но если тебе так нужны деньги, выкупим, хоть сейчас — по золотому штука.
— А дорого то, чего так? — повернул к нему хмурое, мрачное лицо Сидор. — Обычная же цена — медяшка за дюжину. А то и ещё меньше.
— А с того, что через год наши саженцы, после зимней пересадки будут готовой продуктивной плантацией, — грубым, недовольным голосом отозвался стоящий рядом Кузнец, которому, так же как и Травнику начинало сильно не нравиться мрачное выражение лица Сидора.
— Не будут! — жёстко отрезал Сидор.
Зная в чём тут дело, обманывать этих людей, он не хотел. Хоть они и свиньи были порядочные, захватившие, пусть и на короткое время, всего на один сезон, его земли, но всё одно, оставлять их в неведении, во что они вляпались нельзя было. Не по-товарищески это.
— Ни через год, ни через два, ни через пять лет, никакого урожая у вас не будет, — жёстким холодным тоном повторил он.
Установившееся вокруг оглушительное гробовое молчание яснее ясного показало реакцию присутствующих на его слова. Никто ничего не понимал. Понятно было только что праздник, устроенный ими в честь открытия нового, перспективного дела, не получился. И сорвал его главный виновник торжества.
— Объяснись! — ледяным тоном потребовал Кузнец. — Весь посад с половиной крепости, две сотни живых душ, пацаны, бабы, старики несколько месяцев корячилась, не разгибая спины с рассвета и до заката, а ты приехал и одним своим словом разрушил мечту людей о хорошем заработке. Говоришь, что у них ничего не будет. Как тебя понимать?
Мы уже все деньги за эти саженцы по договорам с заказчиков получили. И люди их уже потратили.
Мы всем желающим ещё вдвое больше саженцев обещали, и опять деньги вперёд получили. И половину работ уже сделали. И что? Сказать, что ты нам отказываешь от места, и данные нами обещания повисают в воздухе? Тебе что, поле это освободить? Прям щас? Срочно? Так тебя надо понимать? Или тебе процент мал? Жаба душит?
Несколько долгих, томительных минут Сидор стоял один, молча перед сгрудившейся перед ним толпой мрачных, угрюмых хуторян. Их обветренные на солнце, суровые, жёсткие лица не сулили ему ничего хорошего. Сверкающие яростью глаза, казалось, насквозь прожигали в нём дырки.
Наклонившись к земле, он выхватил из голенища засапожный нож и резким взмахом руки полоснул по тонкому стволу деревца. Срубленная верхушка мягко упала на землю.
Подхватив её, Сидор, молча, не обращая внимания на опасно заворчавшую толпу, внимательно всмотрелся в тонкий, ровный срез.
— Ничего у вас не будет, — тихо повторил он.
Поднявшийся было шум, как ножом отрезало.
— Вы поверили в ложный слух, что десятилетний саженец кедра горного после зимней пересадки по какой-то особой 'професидровой' методе на следующий же год даёт шишку. Поверили в 'новую' технологию, 'освящённую' именем знаменитого на всё Левобережье профессора, — ядовитым голосом выделил он слово 'новую'. — Решили, что самые умные, и что уже следующей осенью озолотитесь?
Этого всего не будет. Всё это ложь.
Это! — Сидор резко ткнул указательным пальцем прямо себе под ноги, указывая на растущие там саженцы. — Это тот самый горный кедр, о котором и идёт речь! Десятилетний. Самый обычный горный кедр для этих мест. И первый урожай он, как и положено самому обыкновенному десятилетнему горному поморскому кедру даёт не на следующий год после пересадки, несмотря ни на какую обработку холодом и зимнюю пересадку, а на семидесятый год своей жизни. А полной зрелости плантация кедра, или естественный, природный кедровник, как вы все прекрасно знаете, достигает к ста годам и потом на протяжении трёхсот лет даёт устойчивый, постоянный урожай кедровой шишки.
Так?
Так! — ответил он сам себе при всеобщем, гробовом молчании.
Тот же кедр, который мы, то есть наша компания, высадили на своих плантациях и уже через год получили первый урожай, и из-за которого потом начался весь этот кедровый бум, вообще непонятно что. Но что не этот, который вы тут рассадили на моём поле, точно, при всей их похожести.
И древесина у него не такая, а словно камень. А почему?
Потому что рос он раньше не в здешних мягких условиях, а в какой-то экстремальной климатической зоне. На какой-нибудь вечной мерзлоте на севере, будь она трижды неладна или на скалах под ледником. Откуда и был привезён к нам и здесь посажен. И здесь, в гораздо более мягких для себя условиях, он и ломанул так в росте, и сразу, в первый же год дал здоровую, невиданную никем шишку. Которую там, у себя на родине, наверняка, никто и никогда от него даже не видал.
А разницы внешней между этими двумя деревцами нет. Что и говорит за то, что это одна и та же древесная порода.
Вот, — поднял он над головой что-то круглое и коричневое. — Маленький спил с того дерева, что внезапно дало невиданный урожай. Годовые кольца глазом не просматриваются. Только в самый сильный микроскоп, что я нашёл в лаборатории у профессора. Оттого он такой и коричневый. Сто двадцать лет дереву. И нет ничего удивительного, что оно сразу же дало урожай, как только попало в тепличные условия. Всё по законам природы.
А вот тот саженец, что я при вас одним взмахом располовинил ножом. Вот его срез, — показал он всем жёлтую сердцевину среза. — Земля и небо. Взрослое, столетнее дерево с плотной и твёрдой древесиной, и молодое десятилетнее деревце с мягкой древесиной.
Мне очень жаль разрушать вашу мечту, но это правда. Хреновая, но, правда. Это не тот кедр. Возраст не тот. И никакого урожая через год от ваших саженцев не будет. И это правда.
После этих слов он замолчал, и долго молча, смотрел на стоящих напротив него разочарованных, поникших людей.
— Вы сами можете всё проверить, сделав спил.
— Сделать спил, о котором ты говоришь — значит убить дерево, — едва слышно, с трудом проговорил Травник. — Мне такое даже в голову не приходит.
— Значит, ты веришь, что я говорю правду.
— Пошёл бы ты, знаешь куда, со своей правдой! — тихий, обречённый голос кого-то из толпы совершенно недвусмысленно показал, что народ понял и поверил в его слова.
— Пришёл барон и всё обосрал. Эх! — мрачный, злой чей-то голос, прокомментировал слова своего товарища.
Больше никто ничего не сказал, только стоящая перед ним толпа стала постепенно, как-то незаметно рассеиваться и скоро по направлению к городу медленно и уныло двигалась немногочисленная группа людей, по понурым спинам которых ясно читалось об их настроении и обманутых надеждах.
Возвращаться обратно в крепость вместе со всеми, у Сидора не было ни малейшего желания. На душе было тяжело.
— Всё точно, как ты и сказал?
Тихий голос Травника вывел Сидора из задумчивости.
Обернувшись, он понял, что остался на поле совершенно один. И лишь Травник с Кузнецом одни сейчас и составляли ему компанию.
— А вы чего остались? — вяло поинтересовался Сидор, глядя, как два его старых товарища угрюмо смотрят на него.
— Умеешь ты Сидор людей порадовать, — тихо проговорил Кузнец. — Ничего не скажешь. Это что? Особое такое умение — сначала плюнуть людям в душу, когда у них праздник, а потом ещё и потоптаться?
Не мог сейчас промолчать, а сказать потом, нам двоим, тихо, чтоб никто ничего раньше времени не услышал? Чтоб сейчас не портить людям настроение? Ведь у них же праздник… Был, — закончил он совсем
