истребитель имеет такой высокий киль, что его руль работает как элерон.
Наш сверхзвуковой истребитель постоянно усовершенствовался. Его боевые возможности увеличивались. Но все это происходило за счет установки дополнительного оборудования, увеличения запаса топлива и наружных подвесок разнообразного вооружения. Взлетный вес машины все увеличивался, а основные колеса оставались прежними. Мы не могли увеличить габариты отсека крыла, куда убиралась нога с основным колесом. Какое-то время нам удавалось уговаривать НИИ шинной промышленности разрешать эксплуатацию колес с увеличенной нагрузкой. Я помню, что ездил с ведущим конструктором нашей бригады шасси Сверчевским поэтому поводу в Ярославль на шинный завод. Однако случаи разрушения авиашин из-за проколов, порезов и потертостей продолжались.
Пара Су-7Б взлетала с полным запасом топлива и максимальной боевой нагрузкой на форсаже. Когда ведущий на середине полосы уже оторвал переднюю ногу, разлетелась шина правой основной ноги. Его самолет осел на правую сторону, и из-под разрушающегося правого колеса вырвался сноп ярких искр. Через мгновение самолет вспыхнул. Ведомый разбегался одновременно, находясь справа и сзади. Но когда он увидел, что командир прекратил взлет и горит, нервы его не выдержали. Он со всей силой нажал на тормоза, и обе шины его основных колес слетают. Вращающиеся детали колес от удара о бетон разрушаются, и их разлетающиеся куски пробивают нижние панели топливных отсеков крыла. Керосин под давлением наддува выбрасывается на раскаленные детали ног, которыми самолет скребет по бетону, и воспламеняется. Два огромных факела горели в конце полосы. Кресла летчиков тогда не давали возможности катапультироваться с нулевой высоты, а сами выбраться из горящих машин они не смогли. Оба пилота погибли, и самолеты сгорели.
Мы даже начали прорисовывать броню на нижней поверхности топливного отсека крыла в зоне возможного разлета кусков деталей основных колес. Подсчитали величину увеличения веса конструкции самолета. Но Николаю Григорьевичу Зырину удалось вдохновить наших шассистов, и они сумели втиснуть в крыльевой отсек шасси новое колесо увеличенных размеров со значительно большей допускаемой нагрузкой. В воинских частях усилили контроль за состоянием и износом авиашин. Разрушения авиашин прекратились.
Глава 8
ТИХООКЕАНСКАЯ ВОЗДУШНАЯ БАЗА
Была прекрасная дальневосточная осень 1959 года. Я продолжал представлять каркасные бригады ОКБ Сухого на серийном авиазаводе в Комсомольске-на-Амуре. Особых проблем с производством нашего Су-7 не было, и наш руководитель Василий Зименко улетел в Москву, оставив меня за старшего.
Помимо ежедневной работы с новой техдокументацией по машине мне пришлось читать всю секретную почту, приходившую к представителю Генерального конструктора. Я отвечал на письма, подписывал решения и перечни мероприятий, звонил по ВЧ в Москву и согласовывал важнейшие решения.
Однажды за обедом старший военпред завода сообщает мне, что в полку на аэродроме Воздвиженка, куда мы перегоняли наши самолеты, состоится первый вылет на Су-7 командующего 2-й Особой Дальневосточной воздушной армии и его заместителя. Сегодня это 11-я воздушная армия Дальневосточного военного округа. На этом очень важном мероприятии должны присутствовать представители завода-изготовителя самолета и ОКБ. А вдруг возникнут какие-то проблемы с самолетом, появятся вопросы у командующего.
Он возглавит делегацию завода. Полетят еще старший летчик-испытатель завода и начальник отдела эксплуатации. В качестве представителя ОКБ предлагается полететь мне. Мою кандидатуру они уже согласовали с Москвой. А в Хабаровске к нам присоединится летчик-инспектор ВВС из Москвы. Вылет завтра в 9 часов утра на армейском Ли-2. Вечером я позвонил по ВЧ в ОКБ, где мне подтвердили необходимость моей отлучки с завода. Оставил старшего представителя вместо себя и утром был на заводском аэродроме.
Видавший виды Ли-2 с красными звездами выполнял различные задания и перевозил важные грузы. Сейчас он тоже вез ящики с деталями, полученными на заводе, для доработок наших самолетов. Вдоль бортов для пассажиров были скамейки. И только у самой кабины летчиков было установлено два пассажирских кресла.
Взлетели. Командир экипажа, молоденький старший лейтенант, с левого кресла пилота объявил: «Садимся в Хабаровске». Лететь было больше часа, я был четвертым, и сразу кто-то предложил расписать «пулечку». Я уже чувствовал себя обученным игре в преферанс и смело согласился. Столиком служил фанерный ящик с деталями, лежащий посередине между скамейками. Только мы вошли во вкус — садимся. Зарулили на стоянку. Выходим. Тишина зеленой окраины военного аэродрома Хабаровска. Рядом лужайка с мягкой травой. Пока наш старлей бегал к руководителю полетов узнать обстановку, мы расположились на травке и продолжили нашу игру.
Вернулся он минут через сорок и сказал: «Летим». Но вернулся он не один, видимо, прихватил попутного отставного полковника — сутулый, совсем лысый, в помятом зеленом кителе с деформированными погонами. Его морщинистое, немного одутловатое лицо выражало усталость и крайнее равнодушие ко всему происходящему. В руках он держал фуражку, большой толстый портфель и плащ- палатку. Поздоровался с нами, назвал свою фамилию, которая мне ничего не говорила, и пошел к самолету. Я взглянул на примятую нами траву такой приятной лужайки и последовал за всеми. Мы летели строго на юг к Владивостоку. Наша игра на ящике с деталями возобновилась. Отставной попутчик, вытянув ноги, задремал в одном из двух пассажирских кресел.
Каково же было мое изумление, когда через день за полчаса до начала показательных полетов на самолетах Су-7 перед командованием 2-й Особой Дальневосточной воздушной армии я увидел нашего попутчика, которого принял за отставника-ветерана. Два офицера помогали надевать ему высотный костюм. Лицо его преобразилось и помолодело, он был в кураже. А когда он надел шлем, его вообще было не узнать.
Это и был летчик-инспектор из Москвы. А с каким шиком он взлетел! С ходу вращая самолет вокруг его продольной оси, почти вертикально скрылся из глаз. Появился с другой стороны и начал выполнять над аэродромом последовательно все фигуры высшего пилотажа, демонстрируя прекрасную маневренность сверхзвукового Су-7. Садился безукоризненно. Долго держал самолет на основных ногах. Затем почти одновременно выпустил тормозной парашют и плавно опустил нос. Неожиданно для меня все присутствующие зааплодировали.
Мы уже летели около часа. Получив плохие карты, я объявил «пас» и встал, чтобы размяться. Прошел в кабину летчиков, встал между ними и посмотрел вперед. То, что я увидел, заставило меня приоткрыть рот. Мы подлетали к началу плотной кучевой облачности. Перед нами громоздилась вертикальная стена серой массы, напоминающая застывший бетон. Расстояние до стены быстро уменьшалось…
Я четко сознавал, что это облако. И оно не может причинить нам вреда. Но в момент, когда до него оставались считаные метры и серая масса надвинулась на нас, я вздрогнул. Настолько мои ощущения не подчинялись разуму.
Мы летели в сплошном «молоке». Я вернулся и снова включился в игру. Мы так увлеклись, что и не заметили, как пролетел еще час с лишним. Когда приземлились и я вышел из самолета, то с недоумением увидел ту же лужайку и примятую нами траву
Оказалось, нас вернули. Впереди была сильная гроза.
Снова мы вылетели из Хабаровска только на следующее утро. Полет проходил нормально. Приземлились мягко на огромной полосе и очень долго рулили. Когда открыли дверь и я спустился по приставной лесенке, невероятно яркое южное солнце заливало все своим светом. Меня поразило необычно высокое серебристое небо. Пролетавший над аэродромом самолет в безоблачном небе был еле виден. Рядом был Тихий океан. Среди множества фуражек встречающих выделялась огромная фигура улыбающегося генерала.
