— Да ты на себя посмотри! — усмехнулась я в адрес Вальки, все еще остававшейся в одних трусиках.
Наконец я нашла халат и, наскоро пригладив волосы, босиком побежала в переднюю. Слава Богу, мамочка пока не проснулась — надо будет говорить с пришедшим тихо, чтобы все это ночное происшествие ее не затронуло... И так ей приходится все время терпеть беспокойство от моих подруг!
У нас в двери не было глазка, поэтому я накинула цепочку. Хотя ее ничего не стоит сорвать опытному вору. Но вор не стал бы звонить. За дверью тяжело и хрипло дышали.
— Кто там? — негромко спросила я.
Дыхание стало громче, словно тому, кто дышал, трудно было ответить. Наконец он собрался с силами и выпалил одним духом:
— Бомж с чердака, Ленькин друг! Откройте! Тут девушка помирает!
Нюта! Господи, как я могла забыть с Валькиными делами о другой своей подруге, которой тоже пришлось ой как солоно! Я распахнула дверь: бомж, у которого не было ноги, едва удерживал на руках неподвижную и как будто неживую Нюту. Ее запрокинутое на плечо бомжа личико было страшно бледным и маленьким, глаза закрыты. Я подставила руки и приняла Нюту от безногого бомжа; в следующий момент ее у меня перехватила подоспевшая на помощь Валька.
— Что случилось? Она упала в обморок?
— Наверно! — Бомж все не мог отдышаться; ему, конечно, нелегко было спуститься по лестнице без костылей и, главное, с такой ношей на плечах. — Я спал на чердаке. Середь ночи дверь у богатых хлопнула, гляжу — тащат ее два мужика за руки и за ноги. Ну, думаю, убили... Затаился, чтоб разузнать, а как они обратно вернулись, так я сразу к ней. Слышу, дышит, но глаза закрыты. Может, доктора надо... — Бомж словно оправдывался, что принес беспамятную Нюту к нам, хотя его поступок должен был вызвать восхищение. Если б этот калека не пришел на помощь, Нюта, наверное, умерла бы.
— Я просто не знаю, как вас благодарить! Просто слов не найду...
— Главное, Леньки сегодня нет, — воспрянул духом Нютин спаситель. — Ленька бы донес как нечего делать! Но он где-то в другом месте ночует, может, у бабы какой... А мне без костылей несподручно, ну да что было делать?
Во время этого рассказа Валька и моя мама, тоже, конечно, проснувшаяся, уже хлопотали над Нютой. Мама смочила тряпочку нашатырным спиртом и махала ею перед Нютиным заострившимся носом. Валька бестолково совалась помочь, но, видя, что мешает, молча встала рядом в кофте, надетой задом наперед, и ждала, когда она понадобится. Я подбежала с другой стороны и тоже встала: как всегда, мамочка была главной.
— Вызови «Скорую помощь», — сказала она мне.
Я кинулась к телефону.
— А полис у Нюты есть? Медицинский? — спросила Валька. — Так просто «Скорая» лечить не станет!
— Как же не станет, если человек без сознания! Не может этого быть!
— А им все равно, хоть бы человек помирал. Нет полиса, нет и разговора. Это тебе не советские времена, когда врачи с больными нянчились...
— Вызывай, — повторила мама. — Если им понадобится полис, покажем твой, только и всего... Как будто она не Нюта, а Мальвина...
— Правильно! И как это мы сразу не догадались! — с облегчением удивилась Валька. — Нет, тетя Вера, вы, честное слово, молодец!
А я, набирая ноль три, немножко про себя удивилась: моя мама всегда была такой правильной, такой, как бы это сказать, законопослушной... даже в мелочах. Она, например, никогда не ездила в транспорте без билета, еще до того, как в троллейбусах и автобусах установили систему «Анти-заяц». Никогда никого не обманывала, говорила лишь то, что думала на самом деле... И вот так легко догадалась о том, что нам с Валькой и в голову не пришло!
Но тут мне стало стыдно своих посторонних мыслей в тот момент, когда Нюта, может быть, при смерти. Я сделала вызов на собственное имя, якобы это со мной плохо, и вновь заняла свое место возле хлопотавшей над Нютой мамы. Я стояла с одной стороны, Валька — с другой. Так же мы с ней стояли однажды в детском саду, когда моя мама играла на пианино, а мы с Валькой пели: «Раз-два-три-четыре-пять, вышел зайчик погулять...» Я выводила тоненько, а Валька — басистым голосом. Кажется, там еще были такие слова: «Принесли его домой, оказалось — он живой!» Ох, какая же чепуха лезет в
