После того случая Евдокия еще усилила свои подвиги, а вскоре приблизилось время ее монашества. Приняла она постриг с именем Евфросинии, что по-гречески значит «радость»...
29
В старой квартире на улице Чаплыгина, где дружно проживали отставная интеллигентка-учительница, крепкая глухая старуха крестьянских корней и мягкий добродушный Толик, страдающий запоями, зачастую разгорались философско-политические дебаты. Начинала Дарья Титовна, вернувшаяся из очередного похода в магазин — несмотря на свои преклонные годы, она исполняла в сложившемся симбиозе роль снабженца, тогда как Толик был многопрофильным мастеровым, а Илария Павловна — мозговым центром по решению всех проблем.
— Счас вот шла, — громким голосом тугоухой рассказывала Дарья Титовна. — А во дворе малолетка с папиросой, от горшка два вершка. Ему еще мамкину титьку сосать, вместо того чтоб дымить-то!..
— А скверик за переулком сносить будут, — в другой раз начинала она. — Новую домину отгрохают, так сколько квартир можно распродать! На что им скверик-то, им бы денежки хапнуть!..
— Кефир с творогом опять дорожают! — звучало в передней после ее очередного похода. — Что ни день, дороже. Чего дождемся, по сто рублей за кефир?
Такие речи не оставляли соседей равнодушными. Первым откликался Толик, ругательски ругая власть, которая «Бушу в рот смотрит, а до своих ей дела нет». Сперва Дарья Титовна поддакивала, но вскоре ополчалась против того же Толика:
— А ты горазд на слова! Молодой мужик, пошел бы протест свой выразил!
— Да какой протест? — Толик, за секунду до того ощущавший сладость солидарности, оказывался уязвлен в своих лучших чувствах. — Да меня в отделение заберут, и все! Люди целыми тысячами бастуют, и то властям наплевать!
— Оттого и наплевать, что вы все бездельники. Только языком молоть молодцы. А дела пусть по щучьему веленью!
— Тетя Лара, скажите ей, что в одиночку ничего нельзя сделать, — взывал искренне страдающий Толик.
— А ты не в одиночку! — распалясь, кричала старуха. — Сколь по стране таких, как ты! Либо нам, старухам, с клюшками-костылями против власти идти?
— Успокойтесь, мои дорогие, — пыталась прорваться Илария Павловна. — Конечно, и от нас зависит. И все же Толику идти никуда не надо, это по-другому делается...
— Как?! — кричала Дарья Титовна, размахивая в азарте ковшом, куда собиралась налить молока.
— Как?.. — с детской заинтересованностью спрашивал Толик.
Иларии Павловне и самой хотелось выговориться, разобраться в этом главном, глубоко тревожащем душу вопросе. Быть иль не быть — иначе говоря, возродится ли Россия. Но любимые соседи в собеседники не годились. Дарья Титовна была несколько туповата и не понимала тонкостей времени, в любой вопрос она стремилась внести дух своей краснознаменной молодости. Что же касается Толика, существовала опасность его взволновать, нарушить хрупкое душевное равновесие этого великовозрастного мальчишки, не выдержавшего жизненных испытаний. И тогда, глядишь, жди внепланового запоя.
Но с некоторых пор у Иларии Павловны появилась благодарная слушательница. Бывшая и вновь обретенная ученица, хрупкая Снегурочка, беленький первоцвет, только что пробивший своей слабой никнущей головкой ледяную корку, — вот какой вошла Нюта в квартиру на улице Чаплыгина. Она вызывала жалость и нежность, готовность помочь, позаботиться, утешить. Ведь это надо же, что за страсть пережил ребенок, как выразилась Дарья Титовна, узнав, откуда попала к ним эта девочка. А Толик вовсе так и кружил вокруг, не зная, чем услужить, и зажимал кулаком временами нападающий на него надсадный кашель.
Нюта каждый день посещала реабилитационное отделение Душепопечительского центра, а потом возвращалась в эту старинную квартиру, где пахло сухим деревом и давно выветрившимися духами. Похоже, она обрела здесь семью; вновь, как в детстве, стала центром жизни людей намного старше ее. Только, пожалуй, Толик мог претендовать на некоторую относительную молодость, но и он по возрасту почти годился Нюте в отцы.
И в этой атмосфере она расцветала. Бледный цветочек с каждым днем все больше расправлял лепестки и уже не держал головку поникшей. Возможно, здесь также играла роль психотерапия, лекарства, получаемые Нютой в центре. Так или иначе, она перестала говорить о смерти, ела уже не только бульон, но все, что наперебой готовили для нее на своих закоптелых конфорках обе хозяйки. Даже Толик однажды пытался испечь какое-то печенье по рецепту генеральши из военного городка, где он когда-то жил. Печенье подгорело, но Нюта его все-таки попробовала — так было жаль
