донельзя смущенного кулинара.
Однако главный признак выздоровления заключался в том, что Нюту теперь интересовало будущее. Не столько собственное — она еще недостаточно отдохнула в настоящем, чтобы заглядывать вперед, — сколько будущее
— Илария Павловна, — спрашивала Нюта, — разве тоталитарные секты не запрещены законом? Если, к примеру, я пойду в милицию и расскажу обо всем, что там делают с людьми, туда не пошлют спецназ?
— Не пошлют, — вздыхала в ответ учительница. — Потому что определение тоталитарной надо доказывать через суд, а суды таких дел очень не любят. Боятся давления на разных уровнях. Ну и взятки, само собой, — ведь секты у нас богатые. Вот ты отдала им деньги за свою квартиру...
— Но ведь это просто концлагерь, как вот в войну! Неужели никого не трогает, что люди там погибают?!
— Может быть, и трогает, но не настолько, чтобы рисковать собой и своими близкими. Если бороться против сект, надо посвятить этому всю жизнь.
— Но как это все случилось... как они вообще... ведь раньше их не было!
— В девяностые годы, моя дорогая, — вздохнула Илария Павловна, — в стране возникла полная неразбериха, и вот тогда они хлынули к нам и укоренились. Людям хотелось найти Бога, а свою православную религию мало кто знал. К тому же сектанты умело принялись за пропаганду; на это были пущены большие средства...
— Откуда? — требовательно вопрошала беленькая Снегурочка.
— Из-за рубежа. Что ты думаешь, там не знали, что люди в сектах будут вымирать? Верный способ ослабить Россию — сделать так, чтобы часть населения попала в секты. А еще большую часть приучить к наркотикам, а третьей предоставить спиваться, четвертую пристрастить ко всяким половым извращениям... Таким образом человек теряет в себе волю, стремленье к добру и здравый смысл тоже. Вот возьми Толика — он добрый малый, но понимания ситуации у него нет — все валит в одну кучу.
Услышав о Толике, Нюта застеснялась и слегка отвела головку в сторону. Илария Павловна чуть заметно усмехнулась. Что ж, это лучшее лекарство для девушки, когда кто-то ходит вокруг нее на цыпочках, изумляясь тому новому для себя миру, который в ней открывает. Что касается самого Толика, то и тут не придумаешь ничего полезней. Ему как раз не хватало в жизни такой привязанности, сочетающей мужские и отцовские чувства, плюс человеческое преклонение перед голубиной высотой — белизной — непорочностью. Одним словом, по Пушкину: «Чистейшей прелести чистейший образец».
— Анатолий Василич говорит, что ничего нельзя сделать, — высоким голоском пай-девочки произнесла Нюта. Послушать ее, так и не скажешь, что вырвалась из секты, навидалась ужасов жизни. — В смысле для людей, для страны. А Дарья Титовна считает, что надо брать палки и кастрюли и идти выражать власти свой протест. Как вы считаете, кто прав?
— Никто и оба, — чуть подумав, ответила Илария Павловна. — Если ничего не делать, ничего и не будет. Как сказал Шекспир, «из ничего не выйдет ничего!».
— А я привела Анатолию Васильевичу пословицу «под лежачий камень вода не течет».
— Да ты молодец, Анюта, не зря я тебя когда-то учила русским пословицам!.. Но Дарья Титовна тоже не права. Допустим, возьмем мы все по палке, а кого бить? Получится, как у Пушкина — русский бунт, бессмысленный и жестокий. В основном невинные люди пострадают, а толку чуть.
— Как же тогда? — подумав, спросила Нюта.
— Все и вся зависит от того,
— Ужас какой... — поежилась Нюта.
— Есть и противоположные примеры. Скажем, наш народ принял православное крещение и на три века стал процветающим европейским государством — Киевской Русью. Но как только князья отринули идею единства и братолюбия, Русь попала под ордынское иго. А вернулись к ней — и тут тебе Куликовская битва, Великое стояние на Угре, а потом — «Московское очищение» после Смутного времени, Полтава, Бородино, битва под Москвой, Сталинградская, на Курской дуге и за Берлин! Конечно, я многое
