Но я об этом ничего так и не узнал до следующего дня, когда около 6 часов вечера появились два товарища и с ними одна из наших соратниц, которые сказали: «Одевайтесь, товарищ, нужно уходить». «Что случилось?» — спросил я. «Ночью схватили Тоньо Харкина, и мы не знаем, что он им скажет, поскольку с собой у него было всякого более чем достаточно».
Так что же теперь, спросил я себя, одевая рубашку. Брюки одеть мне помогли и ноги засунули в ботинки, поскольку нагнуться я не мог. «А как вы меня отсюда выведете», — спросил я их. Никакой «легенды» у них не было. «Тогда, — сказал я, — все будет так: как только доберемся до коридора, я повисну на вас двоих, вот так вот, на плечах, словно пьяный, а вы меня придерживайте за талию, ну, будто я вот упаду. А я буду нести всякую чушь, словно действительно я пьян».
А вышло все следующим образом. Меня подтянули к краю кровати, и я сел. Затем они пригнулись, и я обхватил одного из них за шею, уцепившись одновременно за его талию. Так мы и двинулись. То есть они вынесли меня из госпиталя в полусогнутом состоянии и посадили в джип типа «виллис», после чего мы поехали в сторону Окоталя. В общем, доставили меня в один дом в Окотале, а потом вечером, когда начало темнеть, увезли меня из города, где проводились интенсивные карательные операции. Здесь начались мои муки. Ведь везли меня по плохой дороге на одну маленькую финку, находившуюся в лесу, и джип подскакивал на этой ужасно каменистой и неровной дороге, И как бы осторожно ни ехал автомобиль, каждый камушек все равно доставал прямо до самого до нутра, бил прямо по шву. Каждый камушек на дороге растравлял боль. М-да, вот лети я по воздуху, тогда, возможно, боли бы не ощущал. Ведь на подобной дороге и в хорошей машине ее не избежать. Ну а теперь представь себе, что я пережил в «виллисе», у которого не было амортизационной подвески. Да-да, в стареньком «виллисе», который вел тоже какой-то старикашка. Припоминаю, что этот бандит «Пелота» дал в насмешку своему шоферу кличку «Фитипальди», поскольку, хотя джип и мог давать до пятидесяти в час, старичок никогда не ездил быстрее тридцати. Вот почему «Пелота» назвал его «Фитипальди» по имени одного автогонщика. Ехал я в джипе «Фитипальди» и с «Фитипальди» за рулем. Ясное дело, что если каждый камешек бил прямо-таки по моему шву, то дорога казалась бесконечной. Ведь ощущение было такое, будто каждый камешек бил по шву, а потом отскакивал в меня еще раз. Боже мой, думал я, а вдруг мы натолкнемся на засаду гвардии. Ведь я не смогу даже выпрыгнуть из джипа. Словом, если нас остановят и гвардеец прикажет выйти из машины, то я достану пистолет и выстрелю в него. Была у меня граната. Это успокоило меня. Рвану гранату, и взорву их вместе с собой. За так я этим гадам свою жизнь не отдам.
Часа за два или за три — ночь уже надвигалась — мы добрались до места назначения, находившегося около небольшого селеньица в Макуэлисо. Финка принадлежала товарищу по имени Теофило Касерес. Его псевдоним был «Фидель» — поскольку, высокий, сильный и носатый, он походил на Фиделя Кастро. На финке опять начались мои мучения. Страдал желудком, так сказать, хотя после операции прошло уже четырнадцать часов. А на финке «Фиделя» не было ни дезодорантов, ни туалета, ни вообще отхожего места. По этим делам крестьяне просто отходят метров за 150 к овражку. Я же и пешком-то ходил с большим трудом. В первый поход в туалет два товарища волокли меня к овражку. Это было настолько неудобно и тяжело... В подобных условиях чувствовать себя человеком очень трудно.
Другим моим мучением был «курс лечения». Лечили меня «Пелота» и еще один крестьянин из местных, Мануэль Майрена, а также его мать, простая крестьянка. Лечили меня целыми днями и все время кололи, чтобы не было заражения, антибиотики. Никакой гигиены не соблюдалось. Кроме того, я почувствовал, что мои ягодицы больше не выдерживали инъекций.
Дней через восемь, когда пришло время снимать швы, мы смогли вернуться в Окоталь, воспользовавшись тем, что репрессии поутихли. Чтобы снять швы, меня перевели в один дом в Окотале. Саулу, тому самому доктору, что оперировал меня вместе с Тоньо, пришлось продезинфицированной бритвой сделать надрез длиною в дюйм, поскольку видимый кусочек нитки загнил. Дело в том, что швы мне накладывали подкожные, по новому способу. Это принесло дополнительные, так сказать бесплатные, болезненные ощущения.
На явке, куда меня поместили, с нашим приходом воцарилась атмосфера какого-то очень любовного отношения друг к другу. Собственно, это были два дома, располагавшиеся друг против друга через улицу. Эдакий комплекс явок, поскольку обе жившие там семьи были связаны общей работой, и то в обоих домах разом, то в одном из них находились подпольщики. Но для нас обе эти семьи всегда составляли одно целое. В одном из этих домов жили три старушки, самой симпатичной из которых — и младшей — было лет шестьдесят. Все они были «почтальонами» Фронта. В них чувствовался некий традиционный заговорщицкий дух жителей севера Никарагуа, тот самый, оставшийся еще со времен борьбы Сандино. Говорили они с тобой шепотом и низкими голосами. Рассказывали разные истории из той войны, что вел Сандино. Да так, будто они рассказывали о встрече со связником, что была прошлой ночью. Для них наше дело было продолжением былого, и они ощущали себя так же, как и в те давние времена, когда боролись в горах вместе со своими мужьями и братьями. То же самое повторялось и теперь, но только с нами и в городе. Эти старушки любили нас, как своих сыновей, как революционеров, и в этой щедрой любви была заключена какая-то мистика. Заходя к нам в комнату, они всегда что-нибудь, да приносили. Одна — сливы, другая — манго, третья — крендельки. И каждый их приход доставлял нам радость, поскольку мы шутили и смеялись, по-доброму подшучивая над ними. Мы обожали их и прозвали «волхвами», так как без подарков они никогда не появлялись.
Другая семья состояла из хозяйки дома и ее мужа, старого сандиниста, и двух или трех дочерей. Муж хозяйки был любителем петушиных боев. В этом доме мы обычно пересмеивались с девушками: старшая из них была влюблена в Леонеля Эспиносу («Марино»), и «Пелота» окрестил ее «Марин». Все это были чудесные люди. Я знал, что в их дом ходит к «Пелота» одна связная с побережья Тихого океана. Кто это, я не знал, но догадывался, что то была Луиса, жена Тоньо. Увидеть я ее не мог, но как же я хотел этого. Но не мог. А хотел. Хотел сказать ей: «Луиса, Луиса, Луиса, мы здесь». Дело в том, что у нее был очень веселый характер, мы очень дружили, и я был уверен, что мы с удовольствием увиделись бы. Но никак не мог я этого сделать. А потом несколько дней я провел в другом доме, у одной нашей соратницы, учительницы, которая также лечила меня. Это очень героическая женщина, о которой я храню прекрасные воспоминания. Ее зовут Росарио Антунес. Ее несколько раз арестовывала и пытала гвардия. У нее убили в Нуэва Гинеа дочь пятнадцати лет. А сама она осталась жива и сейчас живет и работает в организации Фронта в Окотале.
XVII
Когда я находился у этой учительницы — а уже прошло дней двадцать-тридцать после операции — Национальное руководство решило создать две большие партизанские школы с тем, чтобы улучшить военное обучение и подготовку людей, а также различные методы нашей работы, в том числе и в горах. Так вот, одна из этих школ была создана в Макуэлисо, то есть чуть-чуть подальше той небольшой финки, куда меня доставили мосле операции. Школа носила имя Хулио Буитраго, и в ней насчитывалось 30 курсантов. Было это в июне 1975 г. Мне сообщили, что я введен в состав регионального руководства для работы в школе, чтобы готовить кадры для партизанской борьбы. Скоро меня направили в эту школу готовить людей и передать им основные знания, необходимые для партизанской борьбы. Благодаря опыту и полученной подготовке я был назначен ответственным за военное обучение. Начальником и заместителем начальника школы были соответственно Мануэль Моралес и Байярдо Арсе, а за тыловое обеспечение отвечал Аугусто Салинас Пинель, поскольку именно он в этой зоне в подполье подбирал людей. Эта школа дала мне очень много, так как я увидел отражение своего собственного опыта на массовом уровне, в коллективе из 30 курсантов. Среди них находились Хорхе Матус, позднее погибший в горах, Марселино Гидо (ныне он в звании капитана занимает должность заместителя начальника управления внутренних дел II военного округа МВД). Что же до остальных товарищей, то имен я не помню, но лица их стоят перед глазами. Кто-то погиб из них, кто-то выжил. Разные это были люди: студенты, рабочие, крестьяне.
В первый же день занятий выяснилось, кто на что способен. И до меня дошло что-то, что некогда происходило со мной в горах, не было чем-то исключительным, и все товарищи преодолевали те же трудности. Ясное дело, что школа действовала в несколько иных условиях, поскольку тут была не сельва, а
