— В самую точку попали!
— Итак, вы домогаетесь власти над миром, но кто же тогда вы?
— Имя нам легион.
— Яснее не скажешь. Открыто, правда, об этом не говорится...
— Всему свой срок. Впрочем, Анатолий Васильевич Луначарский кое-что уже приоткрыл, за что ему досталось от Старика... Время, однако, придет, и мы все поставим на свое место. Храмы воздвигнем тому, кто первым дерзнул восстать против Бога. И никогда не погаснет в них жертвенный огонь. И кровью обагрятся алтари...
В глазах Овчарова появился безумный блеск. Он задрожал, словно перед припадком падучей. И вдруг я явственно увидел капли крови на его кожаном фартуке и перчатках.
— Кровушка-то полилась, — промолвил я.
Но он уже вошел в транс. Я перестал для него существовать.
В этот момент открылась дверь, и перед нами предстала молодая, ослепительно красивая женщина в кожаной куртке.
— Товарищ Димитрий, — сказала она, глядя на Овчарова восторженными, преданными глазами, — вам депеша.
При слове «депеша» Овчаров тут же пришел в себя. Он поспешно взял в руки бумагу и внимательно несколько раз прочитал ее.
— Что же, — наконец произнес он, — вам еще раз повезло, вы получили отсрочку.
— Какую отсрочку?
— Самую обыкновенную. Впрочем, чего тут темнить... Я могу прочитать депешу. «Совершенно секретно. Особой важности. Товарищу Димитрию. По договоренности иеромонаху Варнаве предоставляется отсрочка до 21 апреля 1924 года. Подпись — С».
— Неужели Старик?
— Берите выше.
— Тогда кто же?
— Да, да, тот самый, о ком вы подумали.
— В таком случае еще один вопрос. «По договоренности» с кем?
— Разве не ясно? Наше и ваше начальство между собой договорилось.
— Но где гарантия, что депеша подлинная?
— Подлинная. Иначе разве я отпустил бы вас? Ни за что на свете. 21 апреля в этом убедитесь. Да, да, отец Варнава. Вы сами придете ко мне. Депешу по своей линии тоже получите. И я вас собственноручно с превеликим удовольствием расстреляю. До встречи в Великий Четверг. А сейчас мне нужно расслабиться. Очень насыщенный день был. Катенька, проводи отца Варнаву и сразу же возвращайся.
Совершил первую службу в Преображенском соборе. Промыслительно она совпала с храмовым праздником, великим праздником Преображения.
Господи, помоги нам и просвети нас! Озари нас светом Преображения! Да рассеют лучи Истины Твоея тьму вокруг нас и внутри нас!
Обнаружил в храме летопись Сарского Преображенского собора. Не могу оторваться. Господи, здесь вся история России!
Читаю летопись. Случайно ли она попала мне в руки сейчас, а не тридцать лет назад, когда я, возбужденный честолюбием исследователя, страстно жаждал найти нечто подобное? Бесценное сокровище досталось мне теперь без всяких усилий, даром, досталось тогда, когда мне, умудренному трагическим опытом пережитого, оно может дать большую пищу для размышлений, чем раньше, в дни моей восторженной юности.
Удивительны исторические аналогии. Петр, несомненно, был первым большевиком на Руси. При этом важно иметь в виду, что большевизм — это не просто насильственное разрушение традиций, это прежде всего богоборчество. Бог сотворил человека как личность. Он вступает с человеком в личностные отношения. Бог говорит с личностью и соборной личностью — нацией. Его собеседником не может быть коллектив трудящихся, политическая партия, общественный класс, аппарат государственных чиновников. Не потому ли большевизм так яростно стремится сокрушить личность?
Как же все-таки случилось, что ничтожная кучка авантюристов,
