радостно заблестели в стёклах очков: –Не знаю.
-Просите?– вскинулся президент.
-Я не знаю– повторил Колмогоров –Когда люди становятся одним народом и когда перестаёт им быть. Каков граничный критерий. Мне неизвестно.
Брошенное несколько минут назад полено громко щёлкнуло. Пётр Сергеевич с кряхтением встал: – Пожалуй последую вашему совету и попробую уснуть.
Президент взобрался на гусеницу, потом в тамбур и закрыл за собой люк. С чмоканием сомкнулись полоски герметизирующей резины. Колмогоров остался сидеть у костра машинально поглаживая цевьё автомата. От близости к огню металл был чуть тёплым. Профессор поправил одеяло на бессознательных телах невольных пациентов. Смочив край платка водой из фляги стёр с губ девушки полоску слюны. Вздохнул и принялся перебирать своих собственных призраков. Ночь и костёр как нельзя лучше подходили для этого. Нужно ли говорить, что часовым профессор был отвратительным, равно как и дежурным врачом. Впрочем охранную функцию нёс псевдо-интеллект, а если бы больным стало хуже, Колмогоров мало что мог бы предпринять. В конце концов он был министром науки, а не охранником или доктором. И, если бы не приход демона, то в конце года ушёл бы на пенсию. Его заставили бы уйти: обеспечил себе провести старость на Канарских островах, дай и другим тем же заняться.
Вместо этого профессор сидит у костра на чужой планете. Рука лежит на прикладе автомата впитавшего крохи рождаемого огнём тепла. Но, если как следует разобраться, год ещё не прошёл. Он по прежнему на службе.
Колмогоров тихо смеётся. Смех практически не слышен. Костёр и то трещит громче, пожирая дрова с невероятным аппетитом и скоростью.
Глава13
Утро Ерохин встретил хмурясь. И выкатывающийся на склон небосвода шар солнца встречал с таким лицом будто ожидал, что оно сей же миг погаснет, а то случиться и что-то похуже.
Надо согласиться, причины для недовольства у генерала имелись весомые. Во первых его единственную рубашку теперь можно было использовать только в качестве половой тряпки. Даже на белый флаг она не годилась потому, что после затеянной утром стирки приобрела явственный синеватый оттенок. Не говоря уже о том, что злополучная тряпка развалилась в могучих руках Ерохина на три неравные части.
Проведя ночь после вчерашнего душа в грязной одежде. Сменив профессора, Ерохин решил не терять зря времени. Вскипятив остатки привезённой вчера воды он занялся стиркой. С результатом с которым в этот момент знакомится профессор, брезгливо ковыряясь в синеватой, расползающейся массе.
Во вторых объевшиеся шаманских грибов союзники по прежнему не открывали глаз. И хотя дышать они стали ровнее и судороги больше не возвращались. Никто не мог сказать когда они наконец очнуться. А если так и останутся вне жизни и смерти, как тогда прикажете поступить. Тащить за собой в виде балласта требующего ежедневного ухода?
В третьих: генерал утром (пока подогревалась вода для злополучной стирки) обошёл кругом врата. Чувство направления однозначно указывало на них. Ерохин сомневался, что враг бежал. Скорее отступил и кто знает какую ловушку он готовит?
Вчера они остались в живых – это конечно хорошо. Но утром нового дня причин для радости не наблюдалось. Надетый на голове тело пиджак натёр генералу тело. Кроме того в пиджаке вскоре становилось жарко, а без него холодно. Как ни крути, а иногда всё же случаются по настоящему безвыходные ситуации.
Профессор проверил у Эт-Нотема пульс. Дедовским способом измерил температуру – положив ладонь на лоб. Печально вздохнул и вколол по ампуле восстанавливающего.
Земляне завтракали на природе остатками запасов из ограбленного магазина. Когда это было? Укрытая снегом Москва осталась далеко позади. И в расстоянии и во субъективном времени. Казалось будто с тех пор прошло не две-три недели. А как минимум год и, может быть, не один. Из запасов сохранилось немного – консервы, сушённые орехи в прозрачных пластиковых упаковках и немалое число сладких сухарей, овсяного печенья и прочего, что отлично подошло бы к чаю. Но так как заварку для чая взять никто не подумал и в запасах на борту она не числилась – приходилось запивать тёплой водой, что безнадёжно портило вкус и овсяного печенья и сладких сухарей.
Самое обидное, что они не столько съели, сколько выбросили. Им следовало ответственнее подходить к отбору продуктов, которые имеют длительный срок хранения. Но в тот момент срок хранения продуктов – последнее, что могло бы прийти в голову.
Ерохин мрачно жевал сладкие сухари, заедая горстями орехов. Мысль о том, что в скором времени придётся переходить на стандартные армейские рационы его угнетала. Пётр Сергеевич зевал, изредка делая попытки прикрыть рот рукой . Против ожиданий вчера он уснул сразу, как только голова коснулась подушки. Как будто повернули выключатель. А утром встал с трудом, можно сказать на голой силе воли. Во время завтрака Пётр Сергеевич ел немного, больше зевал.
Один профессор, сверкая бледными коленками сквозь дырки на брюках, выглядел оживленным и довольным наступившем утром. Вытерев губы платком, Колмогоров с искусственным безразличием заметил: –Кажется я разработал теорию множества миров.
Наверное профессор ожидал вопросов. Может быть восторгов. Скорее всего он планировал услышать один или два вопроса, предъявить на суд общественности экстракт своих размышлений и благосклонно выслушать восторги.
Однако всё сразу пошло не так. Выковыривая вилкой остатки говяжьей тушёнки из банки, Ерохин спросил: –Зачем вообще нужна эта теория?
В удивлении Колмогоров открыл рот. Закрыл. И только потом собрался с мыслями достаточно, чтобы возмущённо воскликнуть: –То есть как зачем?! Это же теория!
-Послушайте Никита Сергеевич– последние волокна мяса упали с вилки генерала на брюки. …- воскликнул генерал – То есть не слушайте, я не это хотел сказать.
Какая нам польза от ваших теорий и теорий вообще? Есть факты – враг бежит в другой мир. Мы обязаны последовать за ним достаточно быстро, чтобы догнать и достаточно осторожно, чтобы не попасться в расставленную ловушку. Какая разница почему демон существует или почему он вынужден оставлять за собой врата, через которые мы можем идти следом. Это факты. Теории не стоят и отстрелянной гильзы, таково моё мнение.
-Есть вероятность угодить в западню?– взволновался президент.
Колмогоров перебил Петра Сергеевича вступая в перепалку с недюжинным жаром. Профессора можно понять – он защищал кусок хлеба, который кормил его всю жизнь. Кроме того он говорил правду, что конечно менее важно защиты источника моральных и материальных благ.
Первым делом профессор упомянул пещеры, в которых осталось бы человечество если бы все его представители придерживались озвученной Ерохином точки зрения. Не избежали внимания тупоголовые прагматики имеющие наглость пользоваться плодами научного прогресса, но отказывающие молиться на его адептов. Профессор перевёл дыхание, выпил воды и продолжил с гораздо меньшим накалом страстей: –В чём смысл любой теории?
-И действительно в чём смысл-то– фыркнул генерал.
-В её предсказательной силе– повысив голос произнёс Колмогоров и подчёркивая важность сказанного поднял указательный палец. В жидкой бородке застряли несколько крошек –Если из теории нельзя вывеси никаких предсказаний, то танку в выхлопную трубу эту теорию. И совсем другое дело когда можно сказать что будет, а потом сходить и посмотреть: произойдёт обещанное или нет?
Однако предсказание предсказанию рознь. Можно наблюдая за закатом солнца предположить дожди на следующий день. Или сказать, что зимой выпадет снег и ходить с надутыми щеками. Впрочем последнее даже за предсказание нельзя посчитать. Пример с дождём гораздо лучше. Человек не знает заранее протечёт завтра небо или нет. Говоря, что будет дождь он может ошибиться и это самое главное. Настоящая теория должна быть теоретически способна ошибиться. Поэтому выведенные на её основе предсказания и проверяются по десять раз прежде чем признать теорию заслуживающей маломальского доверия.
Однако одно дело глядя на закат предположить, что пойдёт дождь. И совсем другое, когда используя
