умирать.
— А мы уже умираем?
Снаружи снова громко простонало, потом глухо ударило, словно кто-то захлопнул капот седана эпохи 1950-х. Я сказал:
— Скоро узнаем. Так или иначе.
Она прижалась спиной к стене, приподняла ногу, чтобы мне было удобнее, и спросила:
— А если мы выживем?
Я пожал плечами:
— Какая разница?
Трудно было стянуть трусики на наклонной койке, но мы справились. Постель подскакивала и содрогалась. Где-то на середине под визг — ветра или кого-то живого — потух свет.
Мы заметили только потом.
Что удивительно, если подумать.
Потом?
Ну, тишина.
Очень тихо.
Мы с Поли стояли в скафандрах, заполнивших шлюзовую камеру, закончив проверку герметичности и заканчивая последний спор о том, разумно ли тратить воздух из шлюза.
Черт, Поли, мы ничего другого не предусмотрели.
Л узнать надо.
В темных глазах сомнение.
Конечно, дурацкие огоньки показывали, что сточная труба пробита, но внешнее питание сохранилось. Это все, что требуется знать. Мы в безопасности.
Пока что.
Конни осталась внутри, работала за панелью связи, просматривая на экране изображение с наших нашлемных камер. Даже Джулия наконец выбралась из долбаного бункера, хотя говорить с ней теперь было не о чем. Пустой взгляд. Пустышка.
Все кончилось скорее, чем мы ожидали, последний удар более или менее выровнял капсулы, и тот же удар разорвал сточную трубу, а потом только стонал и стонал ветер, все тише и тише, пока не стал почти неслышным.
И совсем затих.
Система освещения восстановилась без труда — флуоресцентные лампы просто разбились. Их заменили, и вот они мы. Поли в джинсах, пальто, военных ботинках, словно они чем-то помогут, если рванет капсула. Я опять голый.
Я дрогнул, когда он сказал:
— Снаружи тихо потому, что воздуха не осталось.
Конни заставила меня одеться, и мы поели, в первый раз вскрыв неприкосновенный запас — ужасно соленые продукты; я сомневался, что когда-нибудь сумею к ним привыкнуть. Если у нас будет время привыкать. Мы прибрались, еще раз поели, повозились с коротковолновой рацией. Снова поели. Обсудили, что делать. Ни камер, ни спутниковых тарелок. Ничего.
Клапан шлюза визжал, пока воздух вырывался наружу, а потом и он стих. Поли уставился на меня сквозь окошки в двух шлемах, и я задумался, через какую камеру видит это Конни. Что она предпочла: видеть меня или то, что вижу я?
— Ну, — сказал я, — нет лучшего времени, чем сейчас.
Поли ухмыльнулся:
— Мне вдруг стало больше по нраву прошлое.
Я спросил:
— Конни, что показывают приборы?
Ее голос в шлеме прозвучал жестко, но утешительно знакомо:
— Давление держится постоянно, так что, думаю, герметичность не нарушена. У вас в шлюзе двадцать три миллибара.
Поли чуть скривился:
— Намного больше, чем на Марсе.
Возможно, поддерживается на высоком уровне благодаря выпуску газа из баллонов PLSSЯ произнес «плисс» совсем как астронавты с «Аполлона». Господи, вы бы слышали мое чертово сердце! Галопом скачет. Страх? Волнение? Или просто тяжесть проклятого скафандра?
Я занялся рычагом запора, вытащил болты-заглушки. Ничего не случилось. Я кивнул Поли:
— Порядок.
Он протянул руку в неуклюжей перчатке, поколебался и дернул за рукоять люка.
Дверь откинулась и распахнулась, мы не успели ее перехватить, петли щелкнули о стопор. Господи. Невероятно!
Конни позвала:
— Я слышала. Вы в порядке, ребята? Давление вдруг упало до девяти миллибаров.
О, станция «Мир». Так они в тот раз взламывали дверь шлюза. Я отозвался:
— Все хорошо.
Порядок.
Звук прошел через систему капсулы, и я услышал его по радио, только и всего.
Почему-то я ожидал, что снаружи будет темно. Темно, как в фильмах о космосе. Снаружи светилась бледная бирюза. Очень бледная. Очень смутная, но светилась. Дымка повисла над мягким белым ландшафтом. Кое-где нанесло сугробы снега. Или чего-то похожего на снег.
Я
Бульдозера, впрочем, не было.
Туман немного поднялся. Небо над ним было темным, с булавочными проколами по-прежнему белых звезд. Звезд было много. Поли уже стоял рядом со мной и молча оглядывался.
Падали мелкие восковые снежинки — падали редко, опускаясь вертикально и чувствительно ударяя о землю. Воздуха едва хватало, чтобы замедлить их падение. Какого воздуха? Благородных газов?
— Смотри!
За туманом мерцал вихрь: призрачный белый фонтан, еле видный на фоне черного неба. За окошком скафандра Поли ярко блестели его глаза.
— Это азотный гейзер. Как на Тритоне!
Короткий смешок чистой радости немного напугал меня.
В наушниках резко прозвучал голос Конни:
— Ну, каков прогноз? Долго мы продержимся?
Я сказал:
— Восемь недель на запасах капсулы. Больше, если…
Я отвернулся от гейзера, взглянул левее, туда, где прежде была штаб-квартира. Ни следа. Двадцать футов постройки, сорок футов засыпки, фундамент — все пропало. На месте кладовой осталась смятая груда металла, часть почему-то синяя. Мой «камри»?
Поли все таращился на гейзер, шевеля губами. Говорил сам с собой — о чем? Я шагнул вперед, глядя через его голову на рваный край бетонной стены и плавный изгиб частично открывшейся капсулы. Надо что-то делать. Попробовать засыпать ее землей или еще что.
Откуда мы возьмем лопаты, черт бы их побрал?
Почему не запасли в капсуле инструментов?
Дальше земля горбилась на высоту капсулы, прикрывая кусочек бетонного пола и отрезок стены с
