объяснил Барель.
- Ваша милость! Графиня Салма де Гиньон бежала с острова Скорби.
Ее освободил Мартин Макрели.
- Погоди, Леон. Откуда ты это знаешь? Ну-ка, рассказывай поподробнее.
- Я боюсь, Ваша милость, что Вы мне не поверите. Поэтому прошу взглянуть на этот арбалет.
Барель вначале равнодушно, а потом со все большим интересом рассматривал старое оружие. В глазах промелькнула непонятная искра.
Рука привычным движением проверила механическую часть. Воин никогда не забудет своего боевого друга.
- Откуда он у тебя?
- От матери,.. перед отъездом стащил,.. - смутившись, ответил юноша и покраснел.
- Как зовут твою мать?
- Лорис Юргис, Ваша светлость. Жена торинского купца Азиса Юргиса.
И вновь - молчание. На этот раз еще более звонкое и долгое.
Словно в ожидании приговора безжалостного судьи.
- Зачем он тебе?
- Это память о моем отце… Леоне Бареле… - выдохнул, словно бросился вниз головой в пропасть, юноша. Сейчас решалась его судьба…
У Люсьена отвисла челюсть. Вот это новость похлеще бегства Салмы!
Ведь стоит графу Леону Барелю признать сына!!! А ведь похож! Разрази меня гром! Несомненно, похож! Как отнесется к нему Далмира? Детей-то у них нет… Вот так дела!
- Расскажи о матери… Рассказывай все…
Леон волнуясь и часто сбиваясь, стал сумбурно повествовать о матери и сестре. О смерти Азиса, о том, как угодил в сети интриг, сплетенных Макрели. Об острове Скорби и бегстве, о пути в Сак. Обо всем, что довелось испытать за последний месяц.
В доказательство того, что говорит правду, извлек из сумы торлитовый фаллос миледи, покраснев до корней волос.
Барель, равнодушно покрутив его в руках, положил на стол.
- Ну что ж, Леон. Поживи пока во дворце. Отдохни немного.
Поговорить мы с тобой еще успеем. Ступай!
Но чутье Барелю подсказывало иное. Будет еще всего одна мимолетная встреча. Ах, сынок, сынок! Всю жизнь я спасал чужих детей. А для родного - времени так и не нашел. Но если я сейчас тебя признаю и возвышу, то сломаю твою судьбу. Все будет, будет, но потом - годы спустя. Ты уж не обессудь,.. но 'Книга судеб' неприкосновенна.
- Ваша светлость!
Вопросительно взглянул на Люсьена.
- Скажите… Леон, Леон может быть Вашим сыном?
- Да, Люсьен! Да!
- Тогда почему же, мой господин?..
- Так нужно… Прошу, запомни мои слова! Спустя годы вы встретитесь вновь. И тогда ты должен ему помочь. Обещаешь?
- Клянусь!
- Иногда такие клятвы превращают жизнь в каторгу. Надеюсь, тебя эта участь обойдет стороной.
Запел серебряный молоточек. Без острой нужды их беседу никто не смел прерывать.
Де Веляно сам отворил дверь. Слуга подал пакет.
- Прошу меня простить. Гонец едва жив. Говорит - не терпит отлагательства.
Леон взломал печать Филиппа. Знакомый почерк. Вот только писавшая рука слишком дрожала: 'Леон! Заклинаю тебя всем святым, помоги!..'
Ziriz, сильно сжал запястье, предупреждая об опасности.
Лучик Оризиса, по-хозяйски осмотрев комнату, нашел безмятежно спавшего Леона. Возмущенный таким безобразием, стал упрямо пробиваться сквозь сомкнутые веки - будить юношу. Вначале, тот недовольно вертел головой, прикрывая глаза рукой, попытался спрятаться под шелковым покрывалом. Наконец, громко чихнув, открыл глаза. Сон мигом исчез, будто и не было вовсе. Темно-зеленый бархат обоев, серебро светильников, резная дубовая мебель, пуховая перина и аромат стоящих в высокой инструктированной золотом вазе гливеций - все говорило о богатстве и значимости.
'Так признал его отец или нет? Ни слова об этом сказано не было.
Но взашей не гнали, да и в каземат, как наглого лжеца и самозванца, не волокли. Наоборот, позволили вымыться в графской купальне, хорошо накормили, поселили в богатые покои'.
Леон сел, еще раз оглянулся по сторонам. На прикроватной тумбе лежали вычищенная сухая одежда, тугой кошель, арбалет. Рядом с ними на огромном, почти на всю комнату ковре с ворсом в добрую ладонь - его дорожная сума.
Значит, ему не приснилось, и отец ночью все-таки приходил. Леон вспомнил печальные глаза, ласковую руку - потрепавшую его по голове.
'Почему я не проснулся? Почему с ним не поговорил? - терзался он.
- Ведь ничего так и не сказано! И арбалет, и заплечный мешок, и деньги - намек ясен. Я должен уйти! То ли я ему не нужен, то ли встреча не ко времени. Хочет сохранить мое существование в тайне. От кого? Почему? Намного проще было бы не признать, отказаться. Но ведь не стал же! Было бы все намного проще, если бы сказал прямо. Значит, не мог. И боится, скорее всего, не за себя, а за меня. А потому, нужно поступить так, как он 'советует'.
Едва Леон оделся, как, словно по волшебству, появилась молоденькая служанка с серебряным подносом в руках.
- Ваш завтрак, господин. Его светлость граф изволили отбыть по неотложным делам. Мне велено Вас не будить, но когда проснетесь, передать, что вольны в своих поступках. Можете остаться в замке до возвращения графа, а можете проведать матушку - потом вернуться. К обеду в Тор отправляется караван. Ваше место оплачено.
'Ну вот, кое-что и прояснилось, - подумал Леон. - Но почему через служанку? Не желал посвящать прочих?'
- Спасибо, милая, - ответил он. - Так я и сделаю.
Купцы приняли его с уважением, но без подобострастия. Указали на добротного коня и припасы. Все оплачено из графской казны.
И вновь - Имперский тракт. 'Ворота' Межгорья хоть и отворены, но в воздухе пахнет войной. Еще нет шума, людских криков, предсмертного конского ржания, звона стали, шшелиного жужжания арбалетных болтов.
Но с лиц исчезли доброжелательные улыбки, изменился тон офицеров.
Понемногу к границе стягиваются тысячи. На удивление, их караван пропустили быстро и без назойливого таможенного осмотра.
'Не иначе, постарался отец!' - решил юноша.
Теперь, про себя, иначе графа Сакского он не называл.
'Отец! И все тут! Отец'.
В Лотширии тоже было неспокойно. Война никогда не несет простому люду ничего хорошего. Страх, уныние, смерть, безнадегу - да! И, конечно же, нищету. Пусть главные события происходили где-то у стен
Лота, но не наложить отпечатка на всю страну они не могли. На дороге появились беженцы, погорельцы, нищие. Люди поглядывали друг на друга ворками. В любой момент готовые вцепиться зубами в
