сам чуть не замерз'.
Рассматривая бесшабашные лица игроков, Барель почувствовал, как в душе поднимается волна злости.
- Демоны бы их подрали! - не на шутку рассердился Леон.
- Мои люди едва живые жмутся к огню, словно шелудивые псы, лошади до сих пор на морозе, а эти мерзавцы и бровью не ведут!'
- Хозяин! - Леон хотел крикнуть громко и строго. Но голос предательски дрогнул и, хрипло сорвавшись, утонул в кашле. В его сторону по-прежнему никто не смотрел.
Это было уж слишком! Усталость, мгновенно улетучившись, уступила место гневу. Кровь прихлынула к лицу. Ярость вернула силы.
- Скотина! - взревел Барель и, выхватив меч, бросился к игрокам.
На сей раз долгожданный эффект наступил сразу. Хозяин, как ошпаренный, выскочил из-за стола и, подобострастно кланяясь бросился навстречу разъяренному посетителю. Взъерошенный слуга, наоборот, отодвинулся подальше к стене.
- Не извольте беспокоиться… Ваша честь… Все сделаем в лучшем виде… останетесь довольны… - заплетающимся языком мямлил провинившийся трактирщик.
Но разозлившегося Бареля успокоить было не так просто. Он выплеснул скопившуюся за день злость на нерадивого мужлана. Схватив за жидкую бороденку, Леон с силой трепал его из стороны в сторону, то и дело награждая увесистыми тумаками. При этом он назидательно приговаривал:
- Я научу тебя, скотина, учтивости! В следующий раз при одном виде офицера Его Светлости маркграфа Лотширского будешь вскакивать, как ошпаренный! Бездельник! Висельник!
Да при желании я могу сжечь харчевню, а тебя вместе со всей челядью повесить…
В своих угрозах Леон явно переусердствовал. Таких полномочий, разумеется, ему никто не давал. Но аргументы трактирщику показались весьма весомыми, а урок этикета явно пошел впрок. Упав на колени, он истошно завопил:
- Ваша милость! Помилосердствуйте! Пощадите старика! Я сослепу
Вас не признал! Да разве бы я посмел! Смилуйтесь! Ради Ваших богов!
Смилуйтесь!
Немного поостыв и наградив раскаявшегося грешника еще одним подзатыльником, Барель уже спокойней приказал:
- Хватит причитать! Лучше займись моими людьми. Видишь, они валятся с ног. Подай горячего вина, похлебки, мяса. Да и про лошадей не забудь. Из-за твоей нерадивости они к) сих пор на морозе. Да смотри у меня! Если что не так, семь шкур спущу!..
Разделавшись с хозяином, Леон подошел к столу, откуда за ним равнодушно следили две пары пьяных глаз.
- Я Барель, посланник Его Светлости маркграфа Лотширского, - представился офицер, предъявляя подтверждающую личность печать. - Вы должны передать мне купчиху и ребенка.
1де они?
Рыжебородый, окинув его с ног до головы безразлично-мутным взглядом, пьяно срыгнув, невнятно пробормотал:
- Да куды из такой дыры денешься?.. Где-то там… ик… наверху. Иди, вступай во владение…
После чего, почесав бороду, повернулся к столу, на котором в лужах вина валялись вперемешку с пригоршней серебряных монет кости, довольно-таки внятно произнес:
- Флип! Твоя очередь, бросай!
Хамские манеры охранника вновь разозлили Леона, но связываться с ним он не стал. Одно дело трактирщик, и совсем другое - холуи маркграфа. С ними можно нарваться и на неприятность. Сплюнув от досады, он стал подниматься по лестнице. Не пройдя и полпути, Барель наткнулся на сонную, взлохмаченную, словно согнанная с насеста курица, служанку. Она несла кувшины с горячим вином. Судя по походке, мерзавка уже успела к ним не раз приложиться.
Придержав ее за рукав, Леон спросил:
- Где женщина и ребенок, привезенные Его Светлостью Гюставом
Лотширским? Они здесь?
Служанка, споткнувшись, чуть не выронила кувшины. Изумленно уставившись на неизвестно откуда взявшегося офицера, она быстро-быстро заморгала белесыми ресницами. На ее и так не слишком-то одухотворенном лице, обрамленном торчавшимивразные стороны, словно грязная пакля, пучками волос, отразилось титаническое умственное усилие. Прошел добрый десяток секунд, прежде чем 'умница' поняла, что от нее требуется.
На ее лице появился страх:
- Госпожа в комнате… Там… За лестницей…
Затем, поколебавшись, заплетающимся языком добавила:
- Они… Она еле жива…
Предчувствие беды уже не в первый раз за сегодняшний день сжало сердце Бареля. Отстранив служанку, он стремглав бросился вверх.
Найдя нужную дверь, с силой ее распахнул.
В комнате царили холод и полумрак. Пришлось подождать пока глаза немного привыкнут к темноте, прежде чем проступили контуры предметов. Та, которую он искал, лежала на кровати. Вначале Леону показалось, что женщина мертва. В ее отрешенном воскоподобном лице, освещаемом тусклым пламенем едва коптящего светильника, не было признаков жизни.
Барель не на шутку испугался.
'Попробуй-ка теперь докажи графу, что я приехал слишком поздно и нашел ее уже мертвой, - лихорадочно смекал он. - В гневе Гюстав беспощаден. Не сдобровать ни мне, ни горе-стражам'.
Хотя за их судьбу Леон переживал меньше всего.
'Нужно на всякий случай прихватить хотя бы их с собой и отдать на растерзание господину', - решил он.
Затем на смену страху пришла жалость. Черствое сердце вояки, закаленное кровью и многими смертями, неожиданно дрогнуло. Его поразила красота женщины. Возможно, именно смерть одарила ее неотразимым шармом: правильный овал лица, большие глаза, по-детски маленький носик, смиренно- печальные губы и черные-черные пушистые ресницы. Все как бы говорило о кротости и беззащитности. Голову ее венчала меховая шапочка, придававшая утонченно-аристократический вид.
Барель потянулся к чудному созданию, прикоснулся пальцами к холодной щеке. Его поразила нежность и шелковистость кожи.
Женщина, вздрогнув, приоткрыла глаза. Тихо застонав, попыталась что-то сказать.
'Жива!' - удивился и одновременно обрадовался Леон.
Припав ухом к ее губам, он с трудом разобрал слова:
- Янина! Янина! Спасите мою дочь!
' Ребенок! Где он может быть?'
Приподняв одеяло, Барель увидел и девочку. Та, уткнувшись носиком в шубу матери, тихонько постанывала.
'Сволочи! Так-то они охраняли пленниц. Попросту заморили их голодом и холодом. Совсем обезумели за вином и костями. Ну, ничего, я до них еще доберусь! - зло подумал Леон. - Но ^то чуть позже.
Прежде всего - заложницы. Здесь мне одному не справиться. Нужно посылать за помощью. Ведь кто-то же должен быть в селении, знающий толк во врачевании'.
Барель поспешил вниз. Проходя мимо стола, где продолжалась игра, зло бросил:
- Скоты! Так-то вы исполняли волю господина? Зимовать нам на каторге! Уж я позабочусь.
Рыжий, оторвав взгляд от костей, недоуменно уставился на назойливого чужака. Непонимание в его взгляде сменила мость.
- Ишь ты, командир пожаловал! - повернувшись к соседу,недовольно буркнул он, указывая грязным пальцем в сторонуЛеона. - А ну, пшел отсюда! Возись со своими мудапецами! Ты мне, гнида, не указ!
Оскорбление было несносным. Не осознавая того, что делает,
