- Тогда так. Половину отошли на крыши примыкающих к площади домов. Причем на каждого нашего, пятеро охраняющих фракийцев.
Остальные и сам - возле меня. Выполняй!
- Слушаюсь, мой господин!
- Теперь ты, Бармин. Отыщи де Гиньона. Пусть атакует дворец, потом, отступая, потянет за собой как можно ближе к домам, рыцарей.
Еще, передай всем нашим - наступил решающий миг. Либо мы их - либо они нас. И до моей команды на площадь ни ногой! И носа не высовывать.
Не на шутку разошедшиеся фракийские ополченцы и кавалерия Николя довольно лихо наскочили на имперскую пехоту, начали ее теснить, прижимать к отделявшему дворцовую часть площади массивному каменному забору.
- Ну, граф! Ну, молодец! Неужели справится сам? - не мог нарадоваться Барель.
Но через пролом в стене, где еще днем красовались ажурные металлические ворота, неудержимым потоком хлынули закованные в железо рыцари. Шум боя пронзили трубные звуки имперского клича.
Запела сталь клинков, со свистом рассекающая воздух, нещадно пронзающая живую плоть.
Ополченцы удара не выдержали. Лишь благодаря дружине де Гиньона сразу не бросились в бегство. Стали отступать - все быстрее, быстрее. Отдав щедрую дань Трехглавому, оставив площадь, прижались к домам
Леон уже видел золото и серебро доспехов, пышные перья и гербы аланской и герфесской знати. Казалось, ничто не может остановить разгрома.
'Словно на рыцарском турнире, - подумал он и велел Люсьену: - Давай!'
Вновь 'заговорили' 'горшки Корнелиуса', безжалостно налево и направо сея смерть. Тяжелых рыцарей, закованных в латы, вместе с лошадьми подбрасывало в воздух. Шум боя, вопли людей и лошадиное ржанье слились воедино. Огонь и запах гари заполнили всю кругу.
Ошалевшие кони топтали наседавшую сзади пехоту.
- Ну, все, пробил и наш час! Люсьен, Бармин, вперед!
В руке пульсировал счастливый Ratriz. Его хозяин (а может раб), несомненно, был достоин эльфов. Люди вновь уничтожали друг друга.
Отсекали руки, резали глотки, рубили головы, пронзали сердца.
Трехглавый - пировал, а милосердие - спало.
За Леоном пошли в атаку и пришедшее в себя фракийское ополчение.
Во дворец ворвались на спинах бегущих. На это раз, Леон дал волю не знавшему жалости Ratriz. Он то и дело раскручивал vizze, оставляя за собой искалеченные и бездыханные тела. Лестница за лестницей, комната за комнатой, тронный зал, герцогские покои. Телохранители и, наконец, сам граф Рене Сейшельский. Неудачная попытка gne'zze противостоять великой эльфийской технике боя.
Удар, разрубивший плечо, швырнул бывшего опекуна юного Ригвина, а теперь командира его разгромленной армии к стене, забрызгал голубой бархат кровью.
Вошедший во вкус Ratriz вопил, жаждая продолжения кровавого пира.
И поверь, мой друг читатель, сдержать его Леону было очень не просто. Барель приставил кончик лезвия к горлу враз побледневшего и покрывшегося густой росой пота, Рене.
- Где Станикос, Юлиана, Оливия? - Пытаясь восстановить шумное дыхание, рычал он.
- Кто ты? Трехглавый тебя подери! Откуда взялся? Как смог?
Неужели глупец Даниель бросил Дактонию и привел сюда все свое войско? Ты не Муфлон! Того я помню, - зажав ладонью плечо, ядовитой змеей шипел Сейшельский.
- Говори, или умрешь! - Леон, жестко нахмурив брови, чуть шевельнул рукой.
По шее графа побежали капельки алой крови.
- Прежде ответь, кто меня пленил? Ну, а смерти я не боюсь. К тому же, ты не настолько глуп, чтобы убить меня. Император во век не простит.
- Мое имя - Леон Странник. Я, тысячник Станикоса.
- Что? Меня побил какой-то тысячник? Не верю в эту чушь!
- Спрашиваю в последний раз.
- Да это всем известно,.. Странник. Станикоса убили во время штурма, а глупая Юлиана отравилась сама. Их тела вон в той потайной комнатке. Там же и Оливия…
- Она мертва? Тогда за ней отправишься и ты!
- Не считай меня людоедом. Жива! Да жива она, вместе с нянькой.
Но если еще чуть-чуть нажмешь,.. прирежут. Моя жизнь в обмен на их…, ее… Идет?
Леон чуть ослабил давление. Увидев подошедшего Истрина, велел:
- Резню прекратить. Скажи, пусть берут пленных.
Вновь повернулся к Рене, и, уже более миролюбивым тоном проворчал:
- Идет! Но не приведи Создатель…
- Надеюсь, Странник, ты дворянин!
- Да.
- Тогда будем считать, что договорились. Гарлен! Слышишь? Живо открой дверь и выведи Оливию.
В стене появился проем, из которого вывалился, держа руки над головой, здоровенный детина.
Не обращая на него внимания, Леон бросился туда.
Посреди небольшой комнатушки на мягком кресле сидела светловолосая, зеленоглазая девчушка лет семи. У ее ног - извивалась словно змея, связанная с кляпом во рту, служанка. На кровати, лицом вниз лежало бездыханное тело герцогини, а на полу, в нелепой позе застыл, залитый кровью труп Станискоса. Его остекленевшие глаза уставились в никуда, а судорожно сжатые пальцы так и не выпустили похожий на игрушечный, короткий меч. На посиневщих губах застыла жуткая ухмылка смерти.
Девочка, очень по-взрослому смотрела Барелю в глаза. Ни плача, ни крика, ни слезинки. От этого стало еще страшней.
- Тебя как зовут? - голос малышки даже не дрогнул. Вот только звучал как-то печально.
- Леон.
- Леон, ты хочушь меня убить?
- Да что ты, Оливия. Звездочка моя! - изумился Барель. - Я хочу тебя спасти!
- Тогда почему так поздно пришел?
- Пришлось по пути разбить целое войско…
- Ты опоздал. Батюшку убили. А матушка давно спит. Она уже не проснется? Только скажи правду… Не проснется?
- Нет, Оливия, не проснется. Но я тебя здесь не оставлю.
Леон подошел ближе. На глаза помимо его воли навернулись слезы.
Почему-то вспомнилась чуть не замерзшая в глуши Янина. Он наклонился к Оливии и нежные детские ручки обвились вокруг его шеи.
- Леон… Я боюсь. Увези меня отсюда. Прошу тебя…
- Непременно, Звездочка. Но прежде, нужно кое-что сделать.
Барель концом меча рассек путы на руках няньки. Повернувшись на шум шагов, спросил вошедшего Люсьена.
- Потери большие?
- Убит Стас, легко ранен Бармин. Больше ничего не знаю.
- Собирай людей, будем уходить. Пусть городом занимается де
Гиньон. Вели найти графа и других, оставшихся в живых фракийских дворян, собери всех в коронном зале. И, дворец… пусть дворец от трупов очистят.
- Ваша светлость…я,.. - юноша замялся. - Не знаю, как и сказать…
- Ну что еще, Люсьен?
- Вы совершили невиданный подвиг… О нем будут складывать легенды. Я горжусь, что был рядом… Стану рассказывать детям и внукам…
Барель непонимающе глянул на потрепанного, забрызганного кровью, офицера. Постарался разглядеть его глаза. В них сияли восторг и обожание.
